Онлайн книга «Малая Пречистая»
|
Бредём, мне в спину всё бурчит. Уши у меня под шапкой, и на ходу ещё – что там бормочет, не расслышу. Поворачиваюсь к нему. – Ну, чё ты? – спрашиваю. – Устал? – Ну чё, чё, – говорит мне дядя Вася. – Молись. – А чё молиться-то? – Да чтобы не замёрзнуть. – Мы почему замёрзнуть-то должны? – Вот де дурак-то дак дурак… И не заметишь, как замёрзнешь. Знаю я это… – Мы же идём-то, шевелимся. – Ну дык пока… А где присядем. – Когда присядем, уж тогда… если уж надо. – Вам, молодым, как втолковать-то?.. Да бес так спутат всё в мозгах, не собразишь, как и присядешь, как и замёрзнешь, не почувствуешь. – Ну, ты наскажешь. – Вот де горе… Иди тогда, не оборачивайся. Башкой-то вертишь всё… как филин. Прямо, сказал тебе, шагай. На ту таёжку. Тут пошагаешь. Ноги еле тащишь. – Я не на лыжах. – Хе – на лыжах! – Ну дак а чё? – Да ничего. Не могу говорить. Губы у меня от мороза – как эспандер. Резиновый. Круглый, кистевой. Только тот сжать трудно, а их мне – разжать. Отерпли. У дяди Васи в бороде они – им и теплее. Я – «скоблёный». Лес в куржаке. Как дядя Вася говорит: «В опоке». Без ветра – тихий. Стоит – будто замаскировался. Чтобы мороз его не отыскал. Отыщет. Ронжа одна – таёжная сорока – на всю округу растрещалась. Нас провожает, любопытная. Медведя бы преследовала так же – оповещала б всех о нём. Тот, слава Богу, спит в берлоге. Пусть выдаёт. Теперь нас это не волнует: сегодня, точно, отохотились. Уж до ночлега бы добраться. И хитрован же дядя Вася. Как свои пять пальцев, знает эту местность. «Тут, – говорит, – я первым пойду. А дальше – ты. Когда устанешь, поменямся». Он вёл по ровному, в низинке. Как мне идти вперёд – гора высокая. В гору-то вовсе тяжело уж. Так каждый раз, пока бредём. И этой осенью, картошку уже выкопали, прихожу я к нему. Сидит он, дядя Вася, на крыльце. Лыжину камусом обшивает. – Пойдём, – предлагаю, – добудем зверя. Гон у него. Возьми лицензию. Я оплачу. – Не, парень, – отказывается дядя Вася. – Какая мне теперь охота. Совсем здоровьишка не стало. Прошлой зимой едва сохатого догнал… чуть не задохся. – Ну, – говорю, – сохатого… – Ты думал, чёрта? – Да нет… Так, значит, не пойдёшь? – Дык нет, конечно… Отходился. Отпромышлял, ядрёна вошь. Поизносился, как обшлаг у старой рубахи, поистрепался. Всему, мол, время. «Кажной веш-шы» – А лыжи-то? – И чё что лыжи? – Да мастеришь. – А по привычке. Чтобы без дела не сидеть. Идём, однако, вот. За ним, за дядей Васей, не угнаться. Мне двадцать восемь только лет. Ему почти уж семь десятков. А позади сейчас он – от притворства: так поглядит – как будто помирает. Где же и вытерпел бы он. Сам заявился. Один идти не хочет – «инфарта опасатса». Где, мол, завалится, ищи его потом. Звери, говорит, прошли. На Медовом. Нашептал ему кто-то. Сам ли придумал. У тебя, дескать, снегоход. «Буран». Оно сподручней, чем пешком-то. – Да он, – говорю, – не надёжный. Сломаться может. – Чё он сломатса-то?.. Еслив с молитвой. Вот и сломался. И зверей никаких не нашли. Старые следы есть. Бык и матка. Но где искать их?.. В Томской области? Снег не задержит их, как нас. «Буран» пришлось оставить там, где отказал. За собой не поволочишь. Вешкой отметили – вдруг занесёт-то. И на Новый год домой теперь не успеем. Переживаю. Избушек по всей тайге настроил дядя Вася – и за «инфарт» свой не боится. В одиночку. С ходу и не заметишь – так упрятал. К одной из них и направляемся. Совсем уже завечерело. Снег только отбеляет. Да небо в звёздах. Ронжа отстала, не стрекочет. Теперь сова летает, ухает. – Вон, к пихтачу-то, в горку, поворачивай. Опять я первый. Поднялись в горку. Вошли в пихтач. Избушка. Еле разглядел. – Вон, – говорит, – лопата возле пихты. Давай, мол, парень, отгребай. Добрёл я до лопаты. Вернулся. Ружьё снял. К лесине его поставил. Стал дверь от снега освобождать. Сидит дядя Вася на пне, спихнув с него снежную шапку. Командует. – Да и трубу-то отгреби, а то как печку-то затопим? Освободил я и трубу. Изба – полуземлянка. Без всяких сенцев. Вошли, согнувшись. Дядя Вася сначала. Нащупал в потёмках лампу. Зажёг. Столик. По краям два топчана. На них трава старая – резунец. Буржуйка. В углу дрова еловые. Сел дядя Вася на топчан. – Ох, и устал же я, однако. Это вон сколько… думал, не дойду. – Я тоже чё-то притомился. – Да ты-то чё?! Я в твои годы… – Ты, – говорю, – дядя Вася, почему зубы себе не вставишь?.. А то… как этот… без зубов-то. Уж не сказал: «Как Дедушка Ау». Не знаю, как он отнесётся. – Ох, милый, – говорит дядя Вася. – Чтобы вернуть мне красоту двухрядную былую… надо двести лет пенсию получать и деньги больше ни на чё не тратить, тока копить их… на врача-то… на зубодёра. А без зубов, оно и лучше. И не болят, и чистить их не надо. Чаёк хлебнул, во рту пополоскал, оно и ладно – без забот. – Ну и смешной ты, дядя Вася. – Да уж тебя-то не смешне. В тайгу вон сунулся на сломанном «Буране»… – Да я-то… – Ладно… Чё теперь. Буржуйку растопили. Жарко стало. Разделись. До рубах. Снег натаяли. Чаю с конфетками попили. Суп с тушёнкой сварили. Поужинали. Помыл я посуду. Лежим на топчанах. Сытые. Мышцы сладко ноют – расслабились. Хоть взлетай. На душе не горько, пусть и неудача нас постигла. Всякое бывает. На то она и охота. «Как картошная игра». Сеноставка шуршит. Не досаждает. Сена у неё по всем углам наставлено. Стогами. Упадёт какой, перемётывает. Мышей в избушку не пускает. Без них спокойно – те надоедают. Ночью и ползать по тебе начнут. Так неприятно. А эта – ладно. С ней жить можно. – Землянка у меня была. Пошли мы с Шавским как-то на охоту, – говорит дядя Вася, по животу себя ладонью гладя. – Это с Порфирьичем. С Олегом. Так же вот чё-то запозднились. Пришли к избушке. К моёй опять же. Да там избушка-то… Вход – как в нору барсучью. Точно. Печку вот так же развели. Штаны над ней на жёрдочку развесили – чтобы к утру сухими уже были. Сыры-то, худо надевать их. А у Шавского из карманов штанов патрончики – и мода же их россыпью таскать в карманах – тозовочные на печку высыпались. Мы-то – засуетились чё-то – и не знам. И я, тем более, ни сном ни духом. Как оне начали стрелять. Тут кто куда. И оба в лаз. Застряли. Пульки по жопам нам чпок-чпок. Такое, парень, было дело. Ладно, что слабенько – не прохудили, а то бы стало… оно, с дырявой-то, ходить… как-то нешибко… |