Книга Парящая для дракона. Книга 2, страница 33 – Марина Эльденберт

— Эта история — художественный вымысел, но она основана на реальных событиях, — продолжает Джерман Гроу, — когда мы поняли, что хотим ее рассказать, мы решили сделать ее именно такой. Часть спецэффектов, которые вы видели, создавала моя жена. Там была такая маленькая, крохотная строчка где-то ближе к концу титров — Танни Гранхарсен.

— Засранец! — Она смеется, и зал смеется вместе с ней.

Я смеюсь тоже.

— И мы искренне рады, что сегодня вы пришли ее посмотреть. Все вы, должно быть, уже знаете, что это мой последний фильм. Но Танни по-прежнему будет делать спецэффекты, и ее имя вы сможете разглядеть еще в сотнях маленьких строчек… если, разумеется, досидите до этого момента.

На этот раз все хохочут гораздо громче, Танни награждает мужа убийственным взглядом. Насколько это у нее получается: глядя на этих двоих, сразу понятно, что они без ума друг от друга.

— Что касается меня, я с головой ухожу в постановки, и буду рад видеть вас — где именно — на сцене Мэйстонской оперы или в Грандвэй, или где-то еще — решит только время. Сейчас я как никогда раньше открыт для экспериментов. Ну, и последнее.

Он смотрит на Танни, которая сидит рядом с ним.

— Мы действительно рады, что вы с нами.

Он это так и говорит «вы с нами», подразумевая и ее, и себя.

— И если этот фильм вам понравился, мы рады вдвойне. До новых встреч!

Вот теперь экран гаснет.

Взбудораженные, вовсю обсуждающие фильм и звездную пару, все тянутся к выходу из кинозала, мы с Беном выходим последними. У меня почему-то горят щеки и покалывает узор над грудью.

Хочется вдохнуть — во всю мощь, и я это делаю, наслаждаясь прохладой, совершенно не похожей на вымораживающий воздух Хайрмарга. Во флайсе мы тоже молчим, я все еще наполовину в реальности фильма, и Бен, кажется, тоже. По крайней мере, я нахожу в себе силы, сказать:

— Спасибо, — только когда мы уже поднимаемся в лифте.

До моей квартиры остаются считаные секунды, когда Бен подается вперед. Сплетая наши пальцы, заводя мои руки над головой и в одно мгновение врываясь поцелуем в мои губы.

От этого в груди взрывается маленькое солнце. Нет, не в груди, а над грудью, когда его губы раскрывают мои, от харггалахт в каждую клеточку тела вплавляется искра. Сумасшедшая искра дикого, животного влечения, не похожего ни на что, и легкий щелчок раскрывшихся дверей ударяет в сознание, как звучание сирены во время налета.

Я с силой отталкиваю Бена, разрывая наш поцелуй.

— Ты сошел с ума!

— Почему? — хрипло интересуется он, и при этом смотрит на меня так, что на губах снова вспыхивает раскрывающий поцелуй, отзывающийся пульсацией в самом низу живота.

Все, на что меня в настоящий момент хватает — это метнуться к двери квартиры, царапнув ключом по замку, а после захлопнуть ее перед носом у Бена. Кажется, он этого не ожидал, да нет, он точно этого не ожидал, иначе разве иртхан — сильный иртхан с их звериной реакцией, позволил бы мне сбежать?

Я прислоняюсь спиной к двери, чувствуя, как бешено колотится сердце, и как горит над грудью ненавистная метка. Я избавилась от одной, чтобы получить другую, и… что это только что было?

Звонок в дверь совпадает с топаньем Гринни. Точнее, полностью его поглощает, и я вздрагиваю.

— Лаура, открой.

Здесь никакой звукоизоляции — ну, или почти никакой, потому что голос Бена я слышу отлично.

— Открой, пожалуйста. Нельзя так заканчивать вечер.

— А как можно? — хрипло интересуюсь я.

Не уверена даже, что он меня слышал, потому что мой голос больше напоминает сдавленный шепот.

— Лаура. Пожалуйста. Я не стану извиняться за то, что тебя целовал. Но я согласен с тем, что поторопился. Позволь мне все объяснить.

Я разворачиваюсь лицом к двери, Гринни нюхает мою ногу. Ее нос смешно тычется в джинсовые брюки, потом она плюхается рядом и зевает.

Я знаю, что Бен прав, и что мне надо открыть, но у меня рука не поднимается. Не знаю, сколько я так стою, слушая тишину, пока она не становится еще тише.

Глазок у меня в квартире замызганный, причем когда я пыталась его протереть, выяснилось, что что-то въелось в стекло, а может, его просто так знатно исцарапали чем-то. Я даже понять не могу, чем, и как им это удалось, тем не менее площадка перед лифтом видна смутно, и она пустая. Наверное, стоило догадаться, что она пустая, потому что харргалахт на моей груди засыпает.

— Сейчас, — тихо говорю я. — Сначала есть, а потом гулять.

Тихо-то как. Так тихо, что слышно биение моего успокаивающегося сердца. Где-то там, во мне, бьется еще одно — сердце ребенка мужчины, которого я… во мне не хватает силы, чтобы произнести «любила» даже в мыслях. Потому что если я так подумаю, прошедшее время закроет все, и это все навсегда останется в прошлом.

Я насыпаю корма для Гринни, сажусь на барный стул и верчу телефон в руках.

Всего один звонок отделяет меня от Торна.

Как я могу так реагировать на Бена? Откуда это во мне? Что это?

Пока Гринни ест, снимаю свитер и смотрю на узор харргалахт. На краях еще алые отблески, как отблески того, что творилось со мной и с моим телом во время этого поцелуя.

Харргалахт.

Я упустила возможность спросить о нем, когда передо мной стоял Арден.

Что это? Что делает эта метка?

Меня немного остужают мысли о том, что говорил Торн — во время нашей последней встречи и по телефону, поэтому телефон я откладываю. Снова одеваюсь, и мы с Гринни идем на прогулку. Недолгую, потому что из глубины парка доносится какой-то пьяный хохот, а искать дополнительные приключения на свою пятую точку — это уже перебор.

Торн действительно отнимет у меня ребенка? Нашего ребенка?

Он действительно сможет это сделать?

Я не могу перестать о нем думать. Больше того, я не могу перестать думать о нем так — словно поцелуй Бена разбудил во мне что-то, что я сама в себе запечатала. Сейчас, стоит мне представить губы Торна на своих, кожа мгновенно покрывается мурашками, а я вся превращаюсь в оголенный провод. Тот, до которого где ни дотронься — искры. Совсем не такие, как сегодня, в лифте, искры, от которых больно, сладко, безумно горячо и так же безумно холодно.

Такими были его прикосновения. Такими были его поцелуи.

Он весь… такой. И мне безумно, отчаянно его не хватает.

В Ферверне сейчас около четырех часов дня, и мне кажется, что если я наберу его номер, все изменится. Возможно, это мне только кажется. Я смотрю на телефон и продолжаю об этом думать.

Возможно…

Я возвращаюсь домой с этой мыслью. Прокручиваю в голове все события, снова и снова, и снова и снова натыкаюсь на его равнодушное: «Это больше не повторится».