Онлайн книга «Машина страха»
Доктор только плечами пожал. – Тривиальный сердечный приступ. У Серафимы Павловны больное сердце… К сожалению, поздно заметили, помочь было нельзя. Вильчевский слабо разбирался в подробностях врачебной науки. Все, что не касалось боевых ранений, было для него туманным. Даже его скудных знаний хватило, чтобы задаться вопросом: когда сердечный приступ, человек просит о помощи. Как можно не заметить среди такого сборища, что мадам Иртемьевой стало плохо? Мучиться сомнениями пристав не умел, рубанул напрямик: – Чем тут занимались, что не заметили, как дама умерла? Прибытков с Погорельским переглянулись, будто сообщники. – Господин Иртемьев на днях вернулся из Парижа, где два года изучал различные дисциплины, связанные с важнейшими научными вопросами современности, – ответил Прибытков. – Собрал нас, чтобы рассказать об удивительных опытах, свидетелем и участником которых был… Устраивать просветительские чтения на частных квартирах полиция не запрещала. Если просвещали насчет физики, химии, стихов и прочей ботаники. Не касаясь политических вопросов, социального неравенства или того хуже – марксизма. Все равно Вильчевский не понимал, как могла Иртемьева незаметно умереть. И проявил в этом настойчивость: – Мадам стало плохо, никто не заметил. Вот, значит, как… Что за научная лекция такая интересная? – Несчастье случилось после лекции, – ответил Прибытков. Приставу не нравились уклончивые ответы. Полиция их вообще не терпит. – Прошу держаться фактов. – Виктор Иванович, не таитесь, – потребовал Погорельский. – Пристав чего доброго решит, что у нас тут заговор… Замечание было верным. Господа, конечно, благородные и состоятельные, но убивать никому не позволено. Как утверждал Закон, а пристав с ним соглашался. Недомолвки только укрепляли желание разобраться до конца. – У нашего кружка проходил спиритический сеанс, – сказал Прибытков с таким значением, будто признался в главном, а подробности – пустяк. Вильчевский слышал о моде, которая вернулась в Петербург: вертеть столы и задавать вопросы духу Пушкина. С армейской прямотой он считал, что подобная дурь пристала незамужним барышням, которые пугают друг дружку по ночам загробным воем. С замужеством мистическая дурь слетала как пыль. Но ведь тут собрались не только барышни и дамы, что утешали Иртемьева, а солидные с виду господа: доктор и капитан в отставке. Чем только у людей голова забита… Все от жары… – Собрание, значит, устроили… А позволение имеется? – К вашему сведению, господин пристав, четыре года назад, в 1894 году, при журнале «Ребус» был образован наш кружок, который тогда же получил официальное утверждение своего устава министерством внутренних дел. Можете проверить… Мы не тайное общество, а кружок расширения научных знаний. Собраний не проводим, только сеансы… – Допустим, что ничем не дозволенным не занимаетесь. А что тут происходило? Погорельский изобразил руками бурный фейерверк. – Феноменально! Да поясните же приставу, как проводят сеанс! Он же, чего доброго, нас в участок потащит! Охота вам ночь за решеткой сидеть? Такая мысль в самом деле мелькнула у Вильчевского. Возглас доктора умерил праведный порыв. – Раз это так важно… – Прибытков еще не мог решиться. – Мы садимся за столом, который перед вами, господин пристав. Дамы чередуются с мужчинами. Во главе стола медиум… – Какой медиум? Откуда взялся? По детским книжкам пристав помнил, что факиры и медиумы водятся в Индии. Заговаривают змей, играют на дудочках, залезают к облакам по веревке, а сами ходят исключительно в набедренной повязке и чалме. В таком виде медиум успел бы прогуляться в Петербурге до первого городового. А не то что войти в «Версаль». – Медиум тот, кто ведет сеанс, – терпеливо пояснил Прибытков. – Для этого ему нужно впасть в транс… – Опьянение? – Нет, особое бессознательное состояние. Как сон… – Кто играл в медиума? Прибытков обменялся с доктором взглядом, прощавшим безнадежную тупость полиции. – Играть невозможно, медиумом надо быть, это дар свыше. Или проклятие, как вам будет угодно, – ответил он. – Сегодня трудную и почетную миссию взял на себя наш уважаемый Иона Денисович… Господин Иртемьев, вдовец, окруженный заботой, не проявлял интереса к общению с полицией. Хоть пристав поглядывал на него выразительно. Видимо, общество трех дам и вдобавок трех мужчин, утешавших его, было предпочтительней. – Значит, медиум, – повторил Вильчевский. – Что же дальше? – Проведение сеансов требует тишины и темноты, – продолжил Прибытков. – Зачем? – Чтобы манифестации были сильнее… Страшное слово, за которым маячили красные флаги, толпа демонстрантов, призывы к свержению царизма и прочие радости. Тяжкая головная боль полиции. – Что еще за манифестацию устроили? – строжайшим тоном спросил пристав. И мог спросить еще строже. – Господин пристав, манифестация в спиритическом сеансе – самопроисходящие явления! – чуть не выкрикнул Погорельский. – А вас, Виктор Иванович, прошу использовать более простые слова… Вильчевский ощутил, как у него на лбу вспыхнула надпись «глупец». Во всяком случае, видимая этим господам. – Проявление различных необъяснимых эффектов, – пояснил Прибытков. – Каких именно? – Различных… Звуковых, световых, тактильных, иногда вплоть до частичной или полной материализации… Капитан первого ранга в отставке нес всю эту чушь с глубокой убежденностью. Вот до чего гражданская жизнь офицера может довести. – Окна закрывали? – спросил пристав, жалея спятившего бедолагу. – Непременно… Шум улицы – существенная помеха… – Что же дальше, господин капитан первого ранга? – Начался сеанс… В темноте, разумеется… – В полной темноте? – Почти… Свеча горела на столе. – Свеча горела? Для какой надобности? – Чтобы видеть, на какую букву алфавита указывают… силы, – ответил Прибытков, старательно сдерживая раздражение. – Таким образом на сеансе происходит общение с… непознанным. – А потом? Терпение доктора Погорельского лопнуло. Не дав Прибыткову рта раскрыть, он стал рассказывать, что сеанс проходил как обычно. Участники задавали вопросы и получали на них ответы. Сеанс длился минут сорок, после чего явления стали ослабевать, медиуму нужен был отдых. Включили электрический свет. Участники поднимались из-за стола, чтобы перекусить, чай был накрыт на ломберном столике в углу гостиной. Вскоре заметили, что Серафима Павловна осталась на месте. Сначала подумали: заснула. Но она не отзывалась. Погорельский первым догадался, что случилось, подбежал к ней, не нашел ни пульса, ни дыхания, зрачки не реагировали. Конечности похолодели. Мадам Иртемьева была мертва не менее получаса, любая помощь бесполезна. Тело трогать не стали до приезда санитарной кареты. Все внимание и забота достались Иртемьеву, который впал в отчаяние. |