Книга Зимняя Чаща, страница 25 – Ши Эрншоу

– Это, должно быть, Ретт и остальные, – говорит Сюзи. – Улизнули из лагеря. Может, сходим туда? – добавляет она и с легкой усмешкой смотрит на меня, не надеясь на мое согласие.

Я трясу головой, жужжание в ушах становится еще громче.

– Им нельзя жечь костер так близко к деревьям, – говорю я.

– Почему? – у нее мрачнеет лицо.

Но я уже спешу мимо нее к двери, сердце грохочет в груди, словно огромный барабан. Фин поднимает голову на своей подстилке возле печки и, навострив уши, вопросительно смотрит на меня.

– Останься, – говорю я ему, и Фин снова опускает голову на лапы.

– Куда ты сорвалась? – спрашивает Сюзи, провожая меня взглядом.

– Деревья не любят огня, – отвечаю я. – И я собираюсь его потушить.

Их смех разносится среди деревьев и эхом отдается над озером – резкий, режущий уши.

Я быстро иду через лес. Мои ноги увязают в глубоком снегу, с каждым шагом все сильнее разгорается мой гнев. У меня даже нет времени, чтобы подумать, что это, возможно, плохая идея – прийти сюда, я уже добралась до полянки и выхожу в круг падающего от костра света. Руки я держу опущенными по бокам, ногти глубоко впились в ладони. Но парни меня не замечают, я для них не больше, чем размытое пятно на фоне сосен, ничем не отличающееся от остальных теней. Но затем один из них бросает взгляд в мою сторону.

– Черт, – говорит он, широко раскрывая от удивления рот.

Остальные дружно вздрагивают.

Глазеют на меня.

Медленно соображают, пытаясь понять, что происходит.

Мне кажется, я даже слышу, как щелкают у них в головах шестеренки – клик, клик – они в шоке, увидев появившуюся из леса девушку.

Я никого из них не узнаю́, что, впрочем, не удивительно, потому что я никогда не запоминаю их лиц. Они же приезжают и уезжают из лагеря. Меняются. Так, проезжие парни. Я ищу взглядом Оливера, его яркие зеленые глаза и волнистые волосы, но не вижу его, и у меня все сжимается внутри.

– Кто ты такая, дьявол тебя побери? – спрашивает меня один, парень в теплой зимней шапке с пушистыми клапанами для ушей. Смешная сама по себе, эта отороченная искусственным мехом красная клетчатая шапка ему еще и мала. Интересно, он привез ее в лагерь с собой или откопал здесь на складе забытых вещей?

– Нельзя жечь костер так близко к деревьям, – говорю я, не отвечая на его вопрос. Я слышу, как странно начинают дрожать сосны вокруг нас. Язычки пламени достают до их нижних ветвей, пробуют на вкус выступившую смолу. – Вы должны немедленно потушить его.

Жду хоть какой-то реакции, но они продолжают стоять на месте, словно немые куклы. Только глазами хлопают.

Я думаю о маме, вспоминаю, как она ходила ругаться с соседями, когда они разводили свои жаровни для барбекю слишком близко к веткам деревьев или с приезжими, любившими запускать фейерверки в июле, в День независимости, рядом с засохшими осинами. «Так вы весь этот чертов лес спалите», – ругалась она. Маме всегда было наплевать, что так она приобретает себе врагов. «Это наш лес, – любит она повторять, возвращаясь домой после своих набегов, все еще разгоряченная, с пылающими от гнева щеками. – А они здесь лишь проездом… туристы».

– Вы можете разозлить деревья, – продолжаю я, повысив на этот раз голос. Зимой огонь не столь опасен для деревьев, да и подлесок поджечь труднее, однако я уже слышу, как начинают просыпаться, беспокоиться деревья, недовольно потрескивая ветвями. Чувствую, как начинают злиться пробудившиеся под снегом корни. Я расправляю плечи, чтобы выглядеть солиднее, стать похожей на лесного зверя, например на черных воронов, которые, по слухам, обитают где-то на дальнем краю Чащи. Одним словом, хочу казаться той, кого следует бояться.

Но двое смеются. Смех у них противный, утробный, а щеки пылают, словно по ним малина размазана.

Я раздраженно трясу головой. Они мне не верят.

– У деревьев долгая память, – мрачным тоном предупреждаю я. Лес действительно помнит все – тех, кто вырезал ножом на стволах сердечки со своими инициалами, и тех, кто спалил на дереве кору, бросив в сухие листья рядом непогашенную сигарету. Помнят каждого, кто сломал ветку, чтобы ради забавы развести костер.

Они помнят. И затаивают злобу. И могут отомстить. Проколоть, например, руку острой веткой. Или зацепить корнем за ногу, чтобы неприятный им человек грохнулся и – если лесу повезет – раскроил себе череп.

– Ты кто такая? Типа герлскаут, что ли? – спрашивает один, ехидно играя бровями. Вижу, что он с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться. У него на голове пышная шапка рыжеватых волос, между передними верхними зубами – большая дырка. На нем даже куртки нет, один только уродливый свитер с вышитой на груди гигантской головой оленя. Подозреваю, что согревается парень изнутри темной жидкостью из бутылки, которую держит в руке. Впрочем, выпивки в ней осталось совсем немного.

– Она Нора Уокер, – раздается голос за моей спиной, и в круг света от костра выплывает Сюзи.

Щеки у нее порозовели от мороза. Рот слегка перекошен на одну сторону, и вид у Сюзи такой, словно она только что – и очень вовремя – открыла какую-то страшную тайну.

Лица парней моментально вытягиваются, рты открываются, опускаются плечи. Смотрят они не на Сюзи, а на меня.

Потому что я – Уокер.

«Зимняя ведьма», «лесная ведьма», «сумасшедшая девка» и так далее. Та самая особа, о которой шушукаются по ночам в лагере. То, как меня называют парни, обидно, конечно, но только слегка. К этому я давно привыкла.

– А, лунатичка, – говорит наконец парень в шапке с ушами.

– Не валяй дурака, Ретт, – стреляет в него взглядом Сюзи.

Он хмуро смотрит на нее. Ну вот мы и познакомились. Ретт – это тот самый парень, из-за которого Сюзи оказалась в лагере. Из-за которого застряла здесь, как и все мы. Он довольно симпатичный, этот Ретт – лицо круглое, ямочка на одной щеке, только вот глаза у него нехорошие, обманчивые. На первый взгляд добрые, но если внимательно присмотреться, – бессердечные. Жестокие даже. Ретт из той породы парней, которые всегда добиваются того, чего хотят.

– Не обращай на них внимания, – взмахнув рукой, говорит Сюзи и смахивает упавшую на плечо длинную прядь волос. – Они просто бесятся, что их загнали жить в эти жалкие горы.

Но не потому они называют меня лунатичкой и хмуро косятся из-под опущенных бровей, что бесятся от скуки. Они боятся меня. Верят, что кровь в моих жилах чернее ночи, а вместо сердца клубок из колючек, пропитанных уксусом. Меня нужно опасаться. А еще лучше – обходить стороной за километр.

Эти парни не знают, что, в отличие от прежних Уокеров, у меня нет ночной тени, облегающей словно плащ.

Сюзи прокашливается и говорит, высоко задрав подбородок:

– Это Ретт.

Она кивает на парня с ямочкой на щеке, а тот смотрит на меня, но не улыбается, просто окидывает холодным, оценивающим взглядом. Словно пытается прикинуть, правда ли все, что говорят обо мне, или это просто сплетни. Могу ли я на самом деле заморозить кровь в жилах человека одним щелчком пальцев. Если честно, в этот момент мне очень хочется, чтобы я это могла.