Онлайн книга «Жертва первой ошибки»
Открывая служебную машину, Федор едва не обжегся о ручку, сверкающую металлом в лучах заходящего солнца. Асфальт сделался мягким, как пластилин, дышал жаром и смолой, и чахлая городская листва пожухла и не давала тени. Кажется, жаркий выдался денек, а он и не заметил. Значит, Татьяна точно начнет донимать его насчет дачи, как было бы прекрасно оказаться там. После знаменательной поездки в баньку она сблизилась с первыми дамами города, которые все сейчас сидят по дачам, и Таня хочет быть не хуже, чем они. Федор не говорил жене, что ждет перевод в Москву, боялся сглазить, а теперь, наверное, придется признаться, чтобы отвязалась со своими землевладельческими инициативами. Откинувшись на спинку сиденья, Федор закрыл глаза. А черт возьми, хорошо бы действительно оказаться сейчас на берегу залива. Вода маслено переливается, пахнет йодом и немножко гнилью, где-то на горизонте видны очертания корабля… Под легким ветерком шумит соломенный камыш, а Глаша шлепает босыми ногами по кромке прибоя, и маленькие ленивые волны слизывают ее следы. – Высади здесь, я прогуляюсь, – сказал он водителю, – в машине душно. Тот затормозил возле перекрестка. Летом Федор переодевался в форму на работе, и сейчас, одетый в простые льняные брюки и рубашку с коротким рукавом, не выделялся из толпы. Он проехал на метро до нужной станции и в замешательстве остановился в массивной колоннаде перед вестибюлем. Как доехать до ее дома общественным транспортом, он не знал, а пешком было далековато. Впрочем, помечтать о несбыточном можно и здесь. Мимо прошла грозная старушка и так цыкнула на него, что Федор скорее отступил за колонну. Вспомнилось, как на уроке истории проходили, что такие толстые массивные колонны с круглой капителью называются дорическими. Глаша, наверное, давно дома, пьет чай перед телевизором или читает книжку. Или давно забыла о странном немолодом прокуроре и лежит сейчас в объятиях своего ровесника. Так скорее всего. Не успел он это подумать, как Глаша вышла из вестибюля, с трудом открыв тяжелую дверь. Сердце екнуло, заколотилось, но даже сквозь радость встречи он заметил, что девушка выглядит очень плохо. Лицо осунулось, поблекло, взгляд потух. Щиколотки распухли и казались совсем толстыми, как эти колонны. – Что с вами? – вырвалось у него. – Ах, это вы… Какими судьбами? – Да я сам не знаю, как здесь оказался. Так что с вами, Глаша? Вы больны? Она улыбнулась краешком рта. – Нет, не волнуйтесь. Просто одиннадцать часов у операционного стола никого не красят. Я еще и воняю, кстати. – Не слышу. – Вдохните поглубже. Федор зачем-то послушался и втянул носом воздух. – Боже, какая гадость! Что это? Глаша засмеялась и медленно пошла к трамвайной остановке. Федор последовал за ней. – Так что? – Какая разница. То, что поможет вам больше обо мне не думать. – Не поможет. Скажите, мне просто интересно. Вроде знакомый запах, да не тот. – Карболка. Ездили оперировать в одну странную больницу… Тут подошел трамвай, и Глаша побежала за ним неловко, как уточка. Федор вскочил за ней, досадуя, что не успел предложить такси. Железная коробочка двинулась по рельсам, слегка покачиваясь и позванивая на поворотах. Федор бросил в кассу шесть копеек и оторвал два билетика. Быстренько проверил – счастливого не выпало. Вагончик шел полупустым, и они сели на двойное место, Глаша у окна, Федор рядом. Как тогда, в самолете. Он приобнял ее за плечи и притянул к себе, чтобы ей было удобно склонить голову ему на грудь. – Я ж воняю, – пробормотала Глаша. – Ничего. – Мы даже в Луге работали на первомуре, а эти как дикие. То ли больница, то ли музей хирургии, так и непонятно сразу. – Отдыхай, Глашенька. Федор вдохнул острый химический запах, исходящий от ее волос. – Весь день у станка, так что если ты на что-то рассчитываешь, то извини. – Да нет. Я и увидеть тебя сегодня не надеялся. – Жутко выгляжу, правда? – Правда. К концу пути Глаша совсем обессилела. – Я как пьяная, – вздохнула она, выходя из трамвая. – Глаш, а больной-то хоть выжил? – После такой операции это сразу нельзя сказать. Будем надеяться. Открыв дверь квартиры, Глаша упала на диван. Федор немного постоял на пороге, но решился и вошел. – Я сейчас в совершенно свинском виде, – Глаша закинула ноги на диванный валик и закрыла глаза, – посмотри на меня внимательно, убедись, что тебе это не надо, и уходи. – Заварю тебе чай и уйду. Федор прошел на кухню. Хирургическая чистота, аккуратная, но спартанская, почти мужская обстановка. На плите эмалированный красный чайник в белый горошек, единственное яркое пятно среди белого кафеля и пластиковых шкафов. Было интересно, как Глаша живет, но он постеснялся любопытствовать. Чай нашелся на подоконнике в черной железной коробке с индийской танцовщицей, а заварник не попался на глаза, и Федор воспользовался кружкой. Вернулся в комнату. – Ну все, настаивается. Хочешь, поесть приготовлю тебе? Глаша отрицательно покачала головой. Федор сел на краешек дивана. Глаша, не открывая глаз, похлопала его по коленке очень мужским жестом: – Это безобразие, конечно, как я себя веду. – Лежи, лежи. И я можно прилягу? Буквально на минутку, и сразу пойду. Глаша засмеялась: – Мне есть, что тебе ответить, но не люблю пошлятины. – Не в этом смысле, – Федор осторожно лег рядом с ней, балансируя на самом краю, – просто побуду рядом. Не бойся меня. – Хорошо. – Даже в мыслях нет ничего такого. – Вообще-то я чувствую, что есть. – Извини, – Федор чуть отодвинулся и едва не свалился с дивана. – Это ты прости. Возишься со мной, будто я пьяная или больная. Федор погладил ее по голове. Глаша улыбнулась так ласково, что он вздрогнул. – Я ведь плохой человек, Глаша, – тихо сказал Федор. – Я тоже не идеал. – Нет, я по-настоящему. Не «ах, я плохой, пожалейте меня», а реальная сволочь. Лгал, предавал, всякое такое. Глаша помолчала. Федор сел, положил ее ноги себе на колени и стал осторожно гладить. – Я сейчас пойду, – сказал он, – буквально через минуту. – Хочешь, скажу что-нибудь возвышенное? – Да не особо. – Я так и думала. Сволочь и сволочь, что теперь поделаешь. |