Книга Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2, страница 92 – Моби

Поздними вечерами я говорил себе: жизнь так же мимолетна, как ницшеанская картина на песке. Но на самом деле мне хотелось, чтобы Вселенная восхваляла меня и мое существование вечно. За неделю до этого я был в Лос-Анджелесе. Когда я выходил из отеля, администратор спросила:

– Вам нужна проверка?

Она спрашивала, нужен ли мне штамп отеля на корешке парковки. Но на секунду я разволновался, думая, что она предлагает мне помощь в осознании смысла моей жизни.

– Хочешь еще выпить? – спросил бойфренд Джанет.

– Конечно, – ответил я.

* * *

Я согласился поработать диджеем на вечеринке в лофте за углом бара, в котором мы пили. Знакомые, Девы по гороскопу, решили, что будет здорово отпраздновать один большой день рождения Дев. А еще это был хороший способ бесплатно заполучить меня в качестве диджея для трехсот их друзей.

Я подключил USB-носители и сыграл несколько старых хаусных треков, и хипстерская аудитория приглушенно порадовалась миксу «Go (Woodtick mix)» ^[213]. Был 2008 год, а это означало, что «Go» вышла 18 лет назад. Я был старым. И пьяным. Я выпил еще пива и поставил еще один хаусный трек. Все вдруг стало плоским – хипстеры, свет, веселье. Словно жизнь была постановочной фотографией в плохом дизайнерском журнале. Мне было грустно, но в основе этой грусти лежали злость и разочарование. Я получил королевство и разорил его.

Я остановил играющую запись. Люди завопили, желая чего-то большого и драматичного. Но я не хотел ничего большого и драматичного, мне нужно было что-то тихое и грустное. Через несколько секунд я поставил «Going to California» Led Zeppelin. Кое-кто из хипстеров обрадовался, думая, что за этим треком последует техно-ремикс. Но я хотел просто послушать «Going to California» – во всей ее полноте. Я слушал ее, закрыв глаза и прихлебывая пиво, – слушал эту нежную, полную тоски балладу перед тремя сотнями хипстеров, все меньше понимающих происходящее. Песня закончилась, и аудитория выжидающе замерла, смотрела на меня. Я включил песню снова.

Карим, один из присутствующих за сценой диджеев, подошел и постучал по моему плечу.

– Все хорошо? – спросил он.

Я улыбнулся ему со слезами на глазах:

– Эта песня прекрасна, верно?

Он посмотрел на недовольную аудиторию, у которой остановилась вечеринка из-за старого пьяницы, поставившего Led Zeppelin.

– Ты не против, если я продолжу вместо тебя? – спросил он.

– Пусть доиграет, – сказал я, закрывая руками кнопки на пульте, чтобы он не выключил печальную музыку. Закрыв глаза, я слушал, как Роберт Плант ^[214] поет: «Стоя на холме на горах мечты, / Говоря себе, что это не так уж сложно». Я чувствовал, как по моим щекам текут слезы.

Песня закончилась. Карим поставил одну из песен «LCD Soundsystem» – о том, как прекрасна была ночная жизнь Нью-Йорка в 80-е и 90-е. Меня хлопнула по плечу Кэрри-Энн, моя подруга. Она работала агентом по коммерческой недвижимости. У нее были короткие светлые волосы, и выглядела она, как прекрасная ведущая теленовостей. Мы познакомились несколько лет назад, когда я арендовал у нее коммерческое помещение на Элридж-стрит, собираясь сделать из него офис.

– С днем рождения? – полувопросительно произнесла Кэрри-Энн.

Я грустно улыбнулся:

– Песня же была прекрасна?

– Я не уверена, что они с этим согласны, – ответила она, указывая на публику на вечеринке.

– Пойдем, – сказал я. Мы вышли на улицу и на такси поехали в Манхэттен.

– Куда мы едем? – спросила она.

– В «Box».

«Box» так и не стал площадкой для эгалитарного содружества уличных артистов и «денежных мешков» с Уолл-стрит, хоть я и надеялся на это. Будучи владельцем миноритарного пакета его акций, я не забывал о нем: все еще заходил сюда почти каждый вечер. Мы прошли мимо очереди, что тянулась ко входу в бар. Оказавшись внутри, я осмотрелся в поисках знакомых.

Мне хотелось, чтобы «Box» стал моим домом – уютным вместилищем порока, полным креативных исполнителей. Но сегодня он был полон богатых финансистов. Мне хотелось, чтобы Нью-Йорк был моим домом, но он тоже был полон богатых финансистов. Я посмотрел на Кэрри-Энн и горько сказал:

– К черту это все.

– Хочешь уйти?

Я хотел уйти. А еще мне нужно было выпить. Очередь у бара стояла в три ряда, но я нашел просвет и попытался просочиться сквозь нее. Высокий молодой финансист в костюме за тысячу долларов болтал с другим высоким молодым финансистом в костюме за тысячу долларов и загораживал мне путь к стойке.

Я вежливо прикоснулся к его плечу.

– Простите, можно пройти?

Он проигнорировал меня.

Я снова похлопал его по плечу, все больше раздражаясь.

– Эй, могу я взять себе выпить?

Он посмотрел на меня с явным презрением и сказал:

– Иди на хер.

И продолжил беседу.

Не стоило ему этого говорить. Я схватил его за плечо и дернул на себя. Теряя самообладание, заорал:

– Ты пришел в мой бар! – Возможно, я преувеличивал свое право собственности. – И шлешь меня на хер?!

– Да, иди на хер! – ответил он и толкнул меня.

Я отпрянул, моя жалость к себе превратилась в ярость. Внезапно я увидел в нем все, что ненавидел и чего боялся: уверенных в себе финансистов, захвативших Нью-Йорк; хипстеров, дерзнувших быть моложе и круче меня; ужасных мужчин, с которыми встречалась моя мама. И мой кулак полетел в его лицо.

Вообще, я не был склонен к насилию, но в течение последних нескольких лет периодически брал уроки кикбоксинга и (к сожалению) научился бить. Он рухнул на землю, люди у стойки быстро отошли от места драки, а к нам подбежали охранники. Его коллега-финансист попытался напасть на меня, но один из охранников удержал его.

– Моби, что случилось? – спросил меня начальник охраны.

– Этот хренов яппи напал на меня, – сказал я, несколько преувеличивая серьезность нападения.