Книга Моя панацея, страница 21 – Лина Манило

Инга сидит напротив, и всякий раз боковым зрением ловлю её взгляд на себе. Ей очень идут все эти новые шмотки, но очень не идёт сомнение. Когда она вышла из магазина, а в руках пакеты, и увидела меня… снова на лице мелькнуло это детское сомнение. Будто бы извинялась передо мной, только бабок мне не жалко — не та сумма была потрачена, чтобы сделать из меня нищего.

А я стоял, словно телеграфный столб, ошалевший от увиденной картины. От того, какой красивой она стала. Ещё красивее, а казалось, что невозможно.

Прикрываю глаза, смахиваю воспоминания. Силком заталкиваю себя в текущее мгновение, делаю глоток коньяка, и терпкая горечь обволакивает горло.

— А ты чего не ешь?

— Да я же сытая уже, — смеётся. — Ты всегда так много заказываешь?

Инга накалывает ломтик пармской ветчины, вертит вилкой в воздухе, а я пожимаю плечами.

— Папа много ест, — чему-то радуется Ярик и ёрзает на стуле. — Папа, а можно я пойду попрыгаю?

— Беги, попрыгунчик.

Я делаю знак охраннику, чтобы провёл Ярика в игровую комнату, где он будет скакать, пока не свалится с ног от усталости. Он болезненный, но несмотря на это активный. Ну, когда выдаётся перерыв между ангинами, отитами и прочим. А теперь у него двойной повод для всплесков энергии — мама вернулась.

Совесть поднимает голову, но я глушу её. Вообще всё глушу, даже воспоминания о прошлом. О настоящей матери Ярика, которая…

— Максим, спасибо тебе, — прерывает поток моих дурных мыслей голос Инги. Вздрагиваю, возвращаюсь в реальность и пожимаю плечами.

— Не за что. Действительно не за что. Я не очень хороший человек, но я умею признавать свои ошибки. И иногда даже пытаюсь их исправить.

— Иногда?

— Да, когда мне этого хочется. Сейчас хочется.

— Я смотрю, это твоё любимое слово — хочется.

— Почему нет? Отличное слово. Я же живой человек, у меня много разных желаний.

Мы в кабинке одни. Официанты к нам точно пока не сунутся, а моя охрана слишком привыкла быть незаметной и следить за обстановкой, а не за мной.

— Не бойся меня, Инга. Извиняться я не умею, но надеюсь, что ты поймёшь меня. Когда-то, но поймёшь.

— Ты украл меня.

— Есть такой грех. Обижаешься?

— Знаешь, у меня много сейчас разных эмоций. Плохих эмоций. Но если я на кого и обижаюсь в этой жизни, то точно не на тебя. Других кандидатов много.

Я поднимаюсь на ноги, подхожу к Инге. Она смотрит на меня снизу вверх, такая невыносимо красивая, а во взгляде та самая чистота, которой мне так порой не хватает. Во мне много дерьма, но я что тот мотылёк с разодранными крыльями лечу на свет, спасаюсь.

— Давай попробуем заново? — говорю и протягиваю руку. — Иди сюда.

Инга откладывает вилку и медленно, словно боится чего-то, вкладывает свою руку в мою.

— Здравствуйте, девушка. Меня зовут Максим Пожарский и я до искр перед глазами в вас влюблён. С первого взгляда. Верите?

Инга удивлённо охает и кладёт руки мне на грудь. Смотрит как-то по-особенному, думает о чём-то, а я касаюсь губами её виска.

— А меня зовут Инга Корнилова, — улыбается и поглаживает ткань моего пиджака.

— Корнилова? Надо же. Мне казалось, мелькала другая фамилия. Краснова, что ли.

— О нет, — решительно качает головой. — Один нехороший человек убил Ингу Краснову. Теперь она снова Корнилова.

— Голову нужно открутить этому нехорошему человеку.

Инга на мгновение хмурится, встряхивает головой и снова улыбается.

— Разве вы, такой взрослый и серьёзный, верите в любовь с первого взгляда?

— Никогда в неё не верил. Что это вообще за сентиментальные сопли?

— И что же изменилось?

— Я просто месяц назад увидел девушку в тёмном платье. Она сидела за столиком занюханной кафешки, пила плохо приготовленный коктейль и смеялась. Представляете, Инга, я залип. Час, наверное, не мог пошевелиться. Глазел, как дебила кусок. У меня выдохлось пиво, потухла сигарета, а я всё смотрел, смотрел… чепуха какая-то.

— А что девушка?

— Она пришла с мужем и ушла с ним же. А я так и остался сидеть до самого закрытия, выкурил половину пачки сигарет и улыбался, как идиот. Просто улыбался. Чудеса да и только.

— И что? Вы не пытались её найти?

— Я её нашёл. И она оказалась ещё лучше, чем мне всё это время думалось. Инга, вы знаете, что мой сын от неё без ума? Все уши прожужжал.

Инга смеётся, качает головой:

— Ваш сын её совсем не знает.

— Он чувствует. Детей ведь не обманешь.

Я провожу руками вниз по её узкой спине, очерчиваю выступающие лопатки, “пересчитываю” выпуклые позвонки. Блузка тонкая, и я отлично чувствую тепло кожи под ладонями. От Инги пахнет чем-то сладким и терпким одновременно — не духи, что-то более естественное.

— Знаешь, это всё было похоже на похоть. Одержимость. Это и сейчас всё есть. Но… я вижу как ты относишься к моему сыну.

— Он очень хороший мальчик.

— Ярослав — единственное, что для меня имеет значение в этом мире. Я не знаю, хороший ли я отец.

— Ты для него кумир, — Инга смотрит на меня открыто, во взгляде ни грамма фальши. А ещё из него уходит страх и растерянность, тоска. — Он тебя очень любит.

— Я своего тоже любил, а он был садистом и алкоголиком. Но я очень стараюсь, чтобы Ярик не увидел всего того, что видел я. Что видела ты.

Инга хмурится и теребит мочку уха.

— Ты слишком много знаешь обо мне, — то ли шутит, то ли всерьёз.

— Прости, я такой человек. Прагматик, хоть вот видишь, слегка потерявший контроль.

— А если бы я плохой оказалась? Недостойной твоей любви?

—“Если” — не моё любимое слово.

Инга встаёт на носочки и касается губами моего подбородка. Совсем легко, а после будто бы пугается. Отстраняется, но я обхватываю её лицо ладонями, целую так, как мечтал всё это время — до искусанных губ и тихих стонов.

Оказывается, просто целоваться мне нравится тоже. Инга обвивает мою шею руками, прижимается грудью к моей, становится смелой и немного безрассудной. Я позволяю на один короткий миг взять ей над собой власть, и она оказывается ещё ближе.

— Я хочу попытаться, — говорит, отрываясь от меня. — Начать сначала. Попробовать.

Смотрит в глаза, смелая, и касается кончиками пальцев распухших от поцелуев губ.

— Но… дай мне пожалуйста время. Это всё очень быстро для меня, я обязательно наделаю глупостей.

Я хочу что-то ответить, но дверь в кабинку распахивается резко. За ней люди, они о чём-то громко спорят и переругиваются.