Книга Канарейка для Ястреба. Реальная Жизнь., страница 83 – Анна Гур

Музыкальная тема главы

Макс Барских — Давай займемся любовью

Я думал, что прошел сквозь пекло. Ад перешел. Реки Тартара переплыл. А оказалось, что и близко не знаю, что такое мука.

Видеть свою Канарейку, свою гордую птичку и читать ненависть на дне глаз. Такую сильную, всепоглощающую, что готова за пушку браться и в меня дуло пистолета упирать только чтобы уйти, избавиться от меня…

Боль. Что я знаю о боли? Все.

И в эту секунду абсолютно ничего.

Вот он мой ад, вот оно мое пекло, когда та, которую любишь с безумием свойственным монстру ненавидит тебя настолько, что готова убить.

Наблюдаю за моей красавицей с точеной фигурой, рассматриваю грудь округлую, под мою ладонь сотворенную увенчанную острыми нежно-розовыми сосками, которые так и хочется взять на язык и заласкать, чтобы алыми стали.

Спускаю взгляд по плоскому животу с аккуратной выемкой пупка, разглядываю длинные ноги в чулках. Взгляд упирается в клочок красивой шелковой материи, который сладость ее от взгляда прячет. Так и хочется тряпку содрать. Лишнюю. Не нужную.

На миг прикрываю глаза и все тело кипятком шпарит от картинок, которые жажду видеть.

Голая Адель с развратно раскинутыми ногами, упирающая каблуки своих охренительных шпилек мне в спину, пока я погружаюсь в самую ее суть. Стонущая. Срывающая голос. Кончающая.

Меня уносит от одного вида ее острых розовых сосков. Все-таки возбужденных. Манящих. Так и просящихся на язык. Не выдерживаю и дотрагиваюсь, скольжу пальцем и царапаю вершинку.

Отпрыгивает. Чуть не падает.

Возвращаю взгляд к лицу Канарейки и меня прошивает ледяными иглами. Плачет. Голубые озера переполнены болью и ненавистью.

Сердце останавливается и рвется. Виноват. Заслужил ее ненависть. Сам себя не прощу никогда.

У меня шрамы — следы прошлого, а у нее татуировка на спине. Другие мы уже, изменившиеся, но моя одержимость ею неизлечима. Несмотря ни на что.

— Дай мне уйти, Тайгер!

Кричит, а мне кажется, что не слова в меня летят, а очередь автоматная, насквозь прошивающая.

Монстр внутри меня в оскале заходится плотоядном, готовый к схватке, но вместо обнаженных клыков и когтей, кажется, что скулеж побитой псины слышен.

Как заставить ЕЕ любить меня? Как вернуть то, что превратилось в лютую ненависть?

Ломать свою птичку? Продавливать? Cажать на цепь?

Нет. Не могу. Никогда.

Вся жизнь на месть ушла. Наказывал виновных. Линчевал, в зверя превратившись. Коул в тюрьме под присмотром ищеек Димитрия. Суда не избежит по любому. Удавку на шее федералы уже сжимают во всю. Махинации на миллиарды вскрылись. Ублюдок пока в кресле моем сидел такого дерьма наворотил, что здесь уже не просто на пожизненное тянет, а на стул электрический можно и присесть.

Месть исполнена. Остались детали. Механизм сработает. Обратного не дано. Вопрос решен.

Долг выплачен. И как-то все уже теряет смысл, если та, которая была всем ненавидит. Если ей нужна моя жизнь в искупление, пусть берет.

Не важно уже ничего.

Не достоин монстр ее. Принимаю решение. Пусть стреляет. Без нее все равно не жить. А отпустить не смогу.

— Оружие на предохранителе, Адель. — проговариваю ровно.

Балдею от нее. Одно прикосновение к заветной плоти, и я буду на вершине наслаждения.

Но она не подпускает.

Закрылась от меня.

Врагом стал.

— Уйди с дороги. Ненавижу тебя!

Сцепляю зубы.

Ей и пули не нужны.

Каждое слово ядовитая стрела, вспарывающая меня, гасящая жизнь и разносящая по венам отраву. Виноват. Во всем. Понимаю. Принимаю. Но изменить ничего не в силах. И сказать никогда не смогу во что превратился. Какой путь прошел. Мой это крест. Нечего на ее хрупкие плечи взваливать.

— Единственный шанс уйти, птичка — выстрелить. — поясняю — По-другому не отпущу.

Все правда. Я готов свалится трупом у ног своей Канарейки. Но не отпускать.

Если нужна моя жизнь в искупление, пусть берет.

Губку пухлую нижнюю прикусывает, думает.

А я уже знаю, что выстрелит.

Чувствую.

Окидываю взглядом точеную фигурку. Желанная девочка. Гордая. Красивая. Смелая.

Прости меня, маленькая, за все прости.

— Дай мне уйти, Тайгер.

Качаю головой отрицательно. Не смогу. Только мертвым.

Чую, как что-то в ней меняется, неуловимо.

Решение принимает и… улыбается.

Что-то меня торкает и ломается.

Чутье.

Вой свой раненный слышу.

На инстинктах все просекаю.

Отталкиваюсь ногами и прыгаю. Глаза прикрывает. Хватаю за дуло пистолета к виску поднесенного, сжимаю между указательным и большим пальцем, отвожу и руку прошивает огнем.

Задевает видно немного. Уже не чувствую.

Единственное что ощущаю, это тонкое, хрупкое тело подо мной и дыхание всхлипами, срывающееся с губ.

— Живая…

Ошалело трогаю ее, ласкаю.

Охреневаю от храбрости.

Идиотка.

Между моей и своей жизнью — МОЮ выбрала.

— Никогда. Не. Отпущу. Адель. Моя. Всегда. Навсегда.

Задушить хочется за то, что себе навредить хотела, наказать. Но одно прикосновение к нежной коже и меня уносит. Ласкаю бархатистую хрупкость.

Сердце мое. Душа моя.

Откликается. Любит все еще. Вижу. Теперь не спрячется за маской ненависти.

В глазах слезы и страсть. Красивая настолько, что меня колотит. Желанная. Хрустальные льдинки по щекам текут и мне нестерпимо хочется ощутить вкус этой кристальной чистоты.

Забираю ее слезы. Больше не будет их. Будет плакать только от судорог нескончаемого оргазма подо мной. Клянусь.

— Моя женщина. Моя жена. Мать моих детей. Ты. Всегда. Только. Ты. Адель.

Не отдам. Не отпущу.

Моя страсть. Моя одержимость. Моя любовь…

Конец