Книга Подари мне краски неба. Художница, страница 25 – Елена Гонцова

— Поначалу я приняла вас за памятник самому себе. Человека, более равнодушного к окружающим, трудно себе вообразить.

— Вовсе нет, Наталья Николаевна. Начнем с того, что я давно знаю вас. И работы ваши знаю, даже прежде вас.

— Увы, — отвечала Наташа, — оказывается, я не столь безнадежна. — Что же мои работы?

О чем, о чем, а о своих картинах думать сейчас не хотелось вовсе. Она приняла его высказывание как подобает, с достоинством, но без малейшего энтузиазма. А то, что давно знает, — так добрый Бронбеус не одной только ей раздавал авансы. Лучше бы реставратор не заводил этого разговора.

— Ну-ну, — ответил он, как бы подслушав то, что она говорила себе, и поднимая бокал. — Это вино вам должно понравиться.

— Похоже, что вы все знаете обо мне.

— Это я не столь безнадежен. Впрочем, нетрудно было догадаться, что вино вам понравится. Оно с юго-востока Франции, а эти виноградники я хорошо знаю. И даже виноделов, Наталья Николаевна, лично.

— Что за фантастические загадки? Ко всему прочему вы и виноделием занимаетесь на досуге?

— В некоторой степени.

На маленькой сцене появились музыканты, и зазвучала сезонная кабацкая мелодия.

— Ненавижу эту пошлятину. — Наташа передернула плечами.

Владислав Алексеевич молча встал и направился к музыкантам. А когда он вернулся к столику, уже исполнялась «Экскурсантка» Битлз.

— Вы и об этом знаете?

— О чем? — изумился реставратор.

— О том, что мне с трехлетнего возраста нравится этот хит.

— Просто мне показалось, что эта песенка про вас. Вы слишком самостоятельны и самоуверенны. Впрочем, эти качества для творчества необходимы. Как эта замечательная бас-гитара.

Наташа подумала, что сейчас он пригласит ее танцевать, и испугалась. Это было бы нелепо. И тут же укорила себя за совершенно дикую мысль. Как начало, так и продолжение вечера было выдержано в безукоризненном стиле: непринужденная беседа ни о чем и обо всем. Бирюк оказался увлекательным собеседником, и завершился вечер гармонически аккордом в виде клубники со взбитыми сливками.

«Мечта идиотки, — подумала Наташа, — интересно, что будет дальше. Он проводит меня домой, и мы благородно расстанемся. И более никогда не увидимся».

Вопреки этим ее мыслям, они еще долго гуляли по ночному Пскову, как по монументальной белой ночи, любуясь ее деталями. Наташа заметила, что в обращении к ней у него проявился особый тон, смесь нежности и даже своеобразного восхищения. Казалось, вот-вот, еще минута, и она услышит от реставратора слова признания ее красоты как бесценного для него дара.

Он почувствовал это ожидание, и потому никаких слов не было произнесено, они просто-напросто были не нужны. Казалось, что они вместе перешли незримую черту, за которой начиналось понимание, и молчание было значащим и говорящим.

— Я знаю от учителя, что вы работали в Сербии, в Италии. Тут еще Франция возникла, виноградники, друзья-виноделы. Под каким же флагом вы живете?

Он задумался и впервые за целый вечер закурил, достав пачку «Голуаза», как будто вспомнил Бронбеуса, который рекомендовал своим курящим ученикам этот сорт сигарет.

— Вы курите «Голуаз»? — спросила удивленная Наташа, полагавшая, что он вовсе не курит.

— Я ведь тоже в прошлом ученик нашего общего мэтра.

И Владислав Алексеевич стал увлеченно рассказывать о днях ученичества, вспомнив несколько смешных эпизодов и анекдотов, связанных с Бронбесуом. Наташа поняла, что он ушел от ответа о принадлежности к какой-либо державе, и решила не возвращаться к этой теме.

— Вы как-то говорили о секуляризации как о методе уничтожения традиционной эстетической школы. — Наташа захотела взять реванш, блеснуть перед изменившимся до неузнаваемости реставратором своей эрудицией. — Но может быть, этот процесс естественен, ведь светское искусство тоже должно быть и развиваться. Не станете же вы отрицать, что Пушкин — это наше все.

— Стану. Пушкин — гений, но рядом с ним жили и работали не менее выдающиеся люди, которым ни при каких обстоятельствах не пришло бы в голову писать что-нибудь подобное «Гавриилиаде».

— Но он же раскаялся и принес плоды покаяния.

— Да, умер он как христианин, но в этом он весь — противоречивый, сам с собой несогласный. И женитьба его — тому свидетельство. С какой настойчивостью он добивался того, что в итоге стало его гибелью.

— «Но Пушкин в Вас нарочно верил и Вас, как девочку, любил…» — процитировала Наташа некогда с огромным старанием заученные ею стихи Смелякова, обращенные к Наталье Николаевне Пушкиной.

Владислав Алексеевич усмехнулся, видимо подумав, что она гордится тезоименностью своей с женой Пушкина.

— «Каждый выбирает по себе», ответил он тоже цитатой другого, но менее обездоленного поэта. Интересная вещь, я говорю о так называемом выборе. Он есть, но его нет. Или из двух возможностей берется третья.

— А вы не мудрствуйте, принимайте все как есть. — Наташа почувствовала непреодолимое желание прильнуть к нему и очень рассердилась на себя: «Влюбленность юной коровы унизительна. Впрочем, я слишком строга к себе. Иногда хочется праздника, и, чтобы ни о чем не думать».

— Выбрать то, что будешь есть на завтрак, бывает столь же трудно, как и «женщину, религию, дорогу», как и место жительства. — Реставратор сделал вид, что не заметил ни ее порыва, ни быстрого отступления.

— А где вы живете?

— Сейчас? В Мирожском монастыре, и очень этим доволен.

Наташа поняла, что разговаривать на эту тему с ним бесполезно, и сдалась.

Она вернулась домой с ворохом полевых цветов, которые Владислав Алексеевич купил возле кремля у припозднившейся старушки. Наташа чувствовала себя как после ночного купания в Великой, все казалось свежим, и даже комната, которую Наташа с утра возненавидела, теперь благоухала. Держа цветы на вытянутых руках, как давеча письмо, она покружилась по комнате и забралась в кресло.

«Все это похоже на начало романа, — думала Наташа, — а завтра будет продолжение. И все так интересно, и ново.

А ему, кажется, хотелось меня поцеловать, обнять, на руки поднять».

Громкий стук в дверь прервал Наташины мысли. Комендант сообщил, что ее вызывают к телефону. Сердце Наташи ушло в пятки, она вспомнила, что ни разу за все это время не позвонила матери и, что еще более странно, ни разу не вспомнила об Андрее.

«Только б он не вздумал сейчас приехать». Наташа почему-то не сомневалась, что это звонит он, сообщить, что выезжает. Завтра, например. На завтра у нее совершенно другие планы, так уж получается.

Но звонила Тонечка. Путаясь и перебивая сама себя, она рассказала, что по результатам последнего анализа операцию Васеньке нужно делать безотлагательно. В отсутствие дочери она развернула бурную деятельность по обмену их четырехкомнатной квартиры в центре на небольшую двухкомнатную в Бутове с огромной доплатой.