Книга Подари мне краски неба. Художница, страница 67 – Елена Гонцова

— Такой техники я еще не видел, — услышала она голос Владислава. — Это лишь внешне что-то китайское или восточное вообще, на самом же деле… это твое собственное. Думаю, что экспозиция из подобных работ принесет тебе успех…

— Успех? — спросила она. — Как ты его представляешь? Я не хочу никакого успеха. Тебе нравится? Мне этого довольно.

— Не буду настаивать, — ответил он задумчиво.

— Впрочем, я тоже, — ответила она, — не буду настаивать. Успех — какое-то западное понятие. Говорить себе: «Я уверена, что этот цикл принесет мне большой успех» — это ведь ужасно.

— А ты не говори, — усмехнулся он, — это сделают за тебя другие. Да ты и не говоришь.

— Я отвыкла думать об этом. Раньше мелькали какие-то детские мысли о славе, очень неконкретные. Наверно, это бывает у всех без исключения. Прогреметь как-то, прогромыхать здесь, волнуя дурней, понимаешь, дурней в первую очередь, как… один мой знакомый… — Наташа поняла, что даже вспомнить Андрея, его жажду славы и его книгописание, она уже не может, — и укатить в Мадрид, например. Ты был в Мадриде?

— Был, — ответил он, — в детстве. Мне понравилось. В детстве мне нравилось все экзотическое. Как тебе.

— Откуда ты знаешь? Но точно нравилось. И все эти картинки оттуда. Для меня ведь Урал, куда часто возил нас отец, — законченный Восток, мне дальше ехать не надо. Восточнее не будет.

— А сколько листов ты собираешься изготовить? — спросил он.

— Изведу всю бумагу, сколько получится. Но времени нет.

— Как — нет?

— Правда нет, — наморщилась она, внезапно охваченная тяжелыми мыслями.

— Не преувеличивай, — твердо произнес он. — Ты за несколько минут совершила маленький подвиг.

— Никакой это не подвиг, — ответила Наташа, разглядывая алконоста, глядевшего куда-то за их спины. — Просто я долго к этой картинке готовилась. Наверно.

Наташе хотелось знать больше, много больше, ей хотелось знать все об этом человеке, так неожиданно и так феерически оказавшемся возле нее в особенной и страшной ситуации.

— Так мы будем сегодня ужинать? — прервал их разговор Бронбеус.

— У меня нет аппетита, — мрачно ответила Наташа, — кажется, он пропал навсегда.

Однако фаршированная белыми грибами и запеченная в духовке ярославская курица, купленная опытным Бронбеусом (грибы тоже были ярославские), не оставила равнодушной даже издерганную крайности Наталью.

Курица была посыпана ароматными разноцветными приправами и, несмотря на изрядную величину, оказалась пропеченной, с нежной хрустящей корочкой.

— Тебе не нужна жена, — уплетая куриную ногу, заметила Наташа, — ни мне, ни даже маме ввек бы так не приготовить курицу. Это же не курица, это — гусь.

— Насчет жены я как-то не успел подумать, — ответил Владислав, но подумаю в ближайшее время. Например, завтра.

— То есть?

— Что то есть?

— Ну… в смысле, она у тебя есть?

— Нет, я же сказал, подумаю в ближайшее время. После обеда они перекочевали в кабинет мастера и разговаривали там, потягивая кофе.

— Дети, — сказал Бронбеус, — завтра будет дождь. Не знаю, как вам, а мне утомительна эта бесконечная жара. Да и наше молодое дарование овеяло нас особенным зноем.

— Простите меня, — жалобно ответила Наташа, — я наломала дров. Но я не видела другого! выхода. И чуть было не поплатилась сама.

— Я могу догадываться о многом, — внимательно глядя на нее, произнес старый мастер, — но лучше тебе рассказать все самой. Тут важны тончайшие детали.

— Я поняла.

— Итак. Чего добивались от тебя эти подонки? Конкретно.

— Я же сказала, я писала для них копии…

— Оставь, картины они у тебя забрали, и все. Тут что-то другое. То, о чем ты молчишь.

— Я узнала, где они прячут картины.

— Опять картины…

— Да подождите, я привожу в порядок мысли. Картины на даче жениха Ольги Остроуховой. Его зовут Анатолий Сигизмундович Парфенов. Он что-то вроде секретаря у Шишкина. Верно, устраивает всякие сделки по продаже картин. Ездит все время куда-то. Вот как Владислав.

— Какое тут может быть сравнение? Пожалуйста, не передергивай.

— Ну да, я же сказала, привожу мысли в порядок… Похоже на то, что на этой даче у них было организовано что-то вроде склада, оттуда они собирались удирать за рубеж, прихватив все свое добро.

Владислав строго смотрел на нее, нахмурив брови.

— Картины, Наташенька, тут дело третье, — парировал Бронбеус. — По крайней мере, тут речь не только о твоих изделиях. Откуда ты знаешь о характере отношений Шишкина и Парфенова?

— Я как-то подслушала их разговор.

Реставратор побледнел, точно представив, какой опасности она подвергала себя.

— Я прошу тебя еще раз, Наталья, не скрывай ничего от нас. Ты делаешь нам больно. Но это еще ничего…

— Я говорила Шишкину, что Ольга показывала мне эти картины.

— Это несколько осложняет дело. Но не настолько. Настоящую охоту за тобой они не могли развернуть только на этом основании.

Наташа потупилась, закрыла лицо ладонями и глухо произнесла:

— Мне стыдно. Вы отвернетесь от меня, когда узнаете правду.

Ей тут же не к месту припомнился жирный крест, который поставил на их отношениях, да и на самой Наташиной жизни, Андрей, когда узнал о существовании этого криминального сюжета в биографии невесты.

— Разве я бросил тебя? — вдруг спросил Владислав. — Я пришел тебе на помощь.

— Да-да, — быстро ответила она, стуча зубами, опять начинался озноб. — Я изготовила для них клише. Он, этот Антон Михайлович, который был посредником между мной и своим начальством, сказал тогда, что это матрица ценных бумаг их фирмы. Но когда Стас затеял свою гнусность, он просветил меня — никакой такой фирмы не существует. А я сделала клише для производства фальшивых бумаг крупной французской фирмы. Вот так… Что я связалась с бандой фальшивомонетчиков. Я не могла предполагать, что за всем этим стоит Лев Степанович Шишкин. Искусствовед все-таки. Прохиндей, но не столь же широкого профиля, думала я.

— Профиль его много шире, — задумчиво отвечал Бронбеус, — продолжай.

— А сегодня он в припадке хвастовства и предполагая, что я никогда не выйду из мастерской, признался в этой широте. Да я несколько раньше из его разговора с Парфеновым поняла, что он за птица. Сегодня же он сказал, что сам и является заказчиком матрицы.

— Угораздило тебя, девочка, — покачал головой Бронбеус. — И тебе ни разу не пришло в голову, что они в любом случае не отстанут от тебя?

— Это мне в голову не приходило.

— Да в любом случае, даже если ты найдешь и вернешь им матрицу, они тебя должны будут… устранить… как свидетеля. А ты, Слава, тоже герой. Имею в виду твой звонок перовскому корифею. Остроумно, конечно.