Книга Подари мне краски неба. Художница, страница 8 – Елена Гонцова

— Кажется, ты права.

За спиной Наташи стояла Тонечка, улыбалась, вытирала руки о край передника.

— Милая, — Наташа обняла мать, — я не заметила, как вы вошли.

— Ты не заметила даже, что мы с Зоей Егоровной уже и обед приготовили. Пойдем скорей есть и разговаривать.

Обед был незатейливым: зеленые щи да яичница глазунья, но Наташа, питавшаяся все это время всухомятку, объявила, что это один из лучших обедов, которые когда-либо готовила мать.

Антонина Васильевна, взволнованная, раскрасневшаяся, счастливая встречей с дочерью, рассказывала, что обследование принесло надежду на полное исцеление сына, что теперь каждый месяц они будут сдавать анализы, причем бесплатно, — врачи должны следить за гормональным развитием мальчика чтобы не упустить момента для операции.

— А нам, — Тонечка округлила глаза, — нужно экономить и копить, копить.

«Милая, сколько бы ты ни копила, все равно такие деньги не соберешь», — подумала Наташа, а вслух сказала, что работает сейчас на одну очень богатую фирму и что если дела пойдут в гору, то деньги на операцию они соберут.

Запиликал домофон, и тоненький голосок Наташиной подруги Оленьки возвестил, что она пришла в гости, соскучилась и хочет всех видеть. Оленька влетела в вихре белокурых завитушек, рунических побрякушек и французских духов и тут же принялась щебетать о последних новостях.

— Знаешь, Бронислав Бенедиктович не набирает семинар в этом году, а это значит, что мы у него последние.

— А что случилось?

— Какие-то проблемы со здоровьем. Ревматизм, что ли. А что у вас в подъезде происходит? Кто-то играет в сыщиков? Внизу у лифта подозрительный тип стоял шпионского вида. На вашей площадке тоже какой-то хлыст, шпана шпаной. Да, кстати, — воскликнула Оленька совсем некстати, — кафедра творчества сделала сайт в Интернете и поместила туда выставку нашего курса. Так все забавно с этими новыми технологиями. Да ты меня не слушаешь!

Что-то засосало под сердцем Наташи, какая-то тревога, она вспомнила вчерашнее происшествие на площадке, но тут же постаралась отогнать от себя навязчивое подозрение: многоэтажный дом, на каждой площадке по четыре квартиры, странно было бы, если бы людей среди белого дня вовсе не оказалось.

Каждые пятнадцать минут хлопает дверь парадного, грохочет лифт, — люди живут, ходят. Однако она открыла дверь и выглянула на площадку, — никого.

— Ага, Татусенька, я тебя заинтриговала!

— Немного. Иногда хочется в сыщиков поиграть, — сказала Наташа вслух и подумала: «Ничего себе занятие нашла», — а про сайт я давно знаю, еще до смерти папы сдавала свои данные в деканат. Несколько картин отобрали на выставку, в институте взяли разрешение на продажу и банковские реквизиты.

— А это еще зачем? — заинтересовалась Оленька.

— А затем, если мои картины захочет иметь Дрезденский музей, чтобы они знали, куда деньги перечислять.

— Шутишь! Тебя — Дрезденский музей?? — Глаза Оленьки сардонически заблестели, в уголках губ появилась нехорошая усмешка.

— А почему бы и нет?!

— Ну и как?

— Никак. Ни привета, ни ответа.

— Жаль, — печально вздохнула Оленька, — а я бы хотела в Дрезденский музей, и даже бесплатно. Так, для престижа. Везет же дуракам, — воскликнула она через паузу, совершенно уже непонятно по чьему адресу и какому случаю. — Но ты не знаешь, что меня на сайте нет. Это все происки Бронбеуса, он всегда меня недолюбливал.

— Жаль старика, если он действительно заболел. Одинокий, да больной, да старый — чего хуже? Но он ни при чем. У тебя же работ мало. Когда я оформляла академ, на кафедре говорили, что тебя к защите не допустят, — не с чем.

— У меня еще время есть. — Оленька обиженно надула губки и подняла глаза к потолку, будто осушая непрошеные слезы, — не всем же быть такими гениальными, как ты. Я ведь тебе еще главную новость не сказала. — Оленька обернулась проверить, закрыта ли дверь, словно собиралась поведать страшную государственную тайну, и выпалила громким шепотом: — Я замуж выхожу и уезжаю с мужем за границу. Он бизнесмен, у него фирма в Париже, и он заоблачно богат. — Оленька закатила глазки, изображая заоблачность, и вся засветилась, заулыбалась, закачала ножкой, мурлыкая французскую песенку:

А ты, с твоей гениальностью и невозможными принципами, так и останешься в этой дыре, и никакой Дрезденский музей тебе не поможет. — Она очертила руками круг возле себя, как бы чураясь этой «дыры» — четырехкомнатной, огромной, в сталинском доме, — квартиры профессора Денисова.

Наташа никогда не обижалась на подругу. Она знала ее ядовитый характер. Ее манерность и претензии на изысканность не оскорбляли эстетического чувства Наташи. Оленька, имея все эти недостатки, обладала рядом достоинств, которые восполняли отсутствие такта и воспитания. Она восхищалась подругой, преклонялась перед ее талантом и в общем-то была существом добрым и щедрым. А поскольку Оленькины родители, люди более чем обеспеченные, ни в чем дочери не отказывали, тугой кошелек подруги был всегда открыт для Наташи.

Конечно, она этим пользовалась крайне редко, но само сознание того, что у тебя есть человек, в трудную минуту готовый поддержать материально, служило свою добрую службу.

Дружба их продолжалась, несмотря на иногда слишком острый язычок Оленьки.

— Фу, Татка, как ты похудела и подурнела, а руки у тебя как у маляра. — Оля смотрела на подругу как будто уже из заоблачной парижской выси, словно впервые ее видела. — Нельзя же так распускаться. В следующую субботу мой Толик приглашает моих друзей к себе на вечеринку. Сделай что-нибудь с собой. Тебе денег дать? Вечернее платье обязательно.

— Спасибо, Олик, я теперь неплохо зарабатываю вот этими самыми руками. Только работы у меня много, вряд ли…

— Отказов не принимаю. Ты что, мне счастья не желаешь?!

— Хорошо, хорошо, приду. Только позвони мне накануне. Мало ли что может случиться.

— Ничего с тобой не случится, — подытожила Оля, вставая и оправляя прехорошенькое платье, будто хотела подчеркнуть, как выгодно она отличается от подруги, которой приходится работать, портить руки, да и вообще, надо уметь следить за собой. — Если будет нужно на платье или еще на что — звони. Андрей твой что, все еще в мертвом городе?

— Ты знаешь, зачем спрашивать. — Упоминание об Андрее сказалось на Наташе как забытая на мгновение и с новой силой разбуженная зубная боль.

— Боюсь, это не мертвый город, а живая тетка. Не понимаю, что ты думаешь. Из-под твоего носа жениха уводят, а ты сидишь, работаешь неизвестно для чего.

Оленька презрительно сощурилась на подругу и вышла, вздернув носик.