Онлайн книга «Камея из Ватикана»
|
– Не знаю. Но я решила… попробовать. – Ага, – сказала Тонечка. – Понятно. Все понятно. И они замолчали. – Передавай ему привет, – наконец сказала Тонечка. – И спроси, заплатил ли он дяде Арсену за работу. И еще спроси, когда он приедет дверь чинить. Или мы можем сами починить, но тогда он и нам должен будет заплатить за работу. Саша улыбнулась и посмотрела на подругу. – Я не уверена, что мы сможем побеседовать о… хозяйстве. И вообще не уверена, что стану с ним беседовать! Мне просто не нравится, что он так неожиданно пропал. – Когда ты поедешь? – Прямо сейчас. – Тогда вот что, – решила Тонечка, – ты пока иди, а я соберу котомку. Ты можешь с ним не разговаривать, но не сидеть же впроголодь! – Тоня, я тебя прошу, не выдумывай. – Давай наводи красоту, только зайди потом обязательно!.. Саша наводила красоту долго, часа полтора. Легкомысленная Тонечка, если бы ей предстояло важное свидание, собралась бы за пятнадцать минут – просто от нетерпения! Вполне возможно, что она потом двадцать раз пожалела бы, что выглядит не так и надела не то, но вдумчиво собираться уж точно не смогла бы! Саша собралась вдумчиво. Когда она зашла с террасы, Тонечка и Родион, которые от крыльца таскали к печке поленья, замерли и разинули рты. На карантине в Дождеве они совсем отвыкли от таких видений, какое сейчас являла собой Саша Шумакова. Она была загадочно причесана – ни капли небрежности или, наоборот, продуманности, но все же на шее и висках выбивались пряди, очень женственно. Глаза подведены так, словно и не подведены вовсе, но сами по себе стали похожими на очи египетских цариц. Плотная черная футболка все подчеркивала и все скрывала, как и цветастая юбка, плескавшаяся возле щиколоток широкой шелковой волной. Сверху наброшена коротенькая курточка, очень сексуальная. От Саши веяло духами, туманами и весенним ветром. – Вот это да, – сказал Родион от души и утер нос тыльной стороной ладони. – Какая красота! – искренне воскликнула Тонечка. – Ну, просто глаз не оторвать! – Не смущайте меня, – попросила Саша. – Мне и так… нехорошо. – Тебе хорошо, – уверила Тонечка. – Забирай сумку и отправляйся! И она всучила ей объемистую матерчатую сумку, купленную когда-то в Италии в модной галерее, чтоб нести купленные там же альбомы с репродукциями. Сумка вышла тяжелой. – Тоня, я думала, ты пошутила! – Ничего я не шутила, а ты так не думала. Давай, с богом. И позвони мне! Оттуда нельзя позвонить, – перебила она сама себя. – Ну, значит, пришли почтового голубя, а лучше приезжайте с Федором сюда. – Посмотрим. – Саша помахала им рукой и вышла. – Слушай, она совсем не такая, как раньше, – сказал Родион. – Я ее должен снова нарисовать! – Как не такая? – перепугалась Тонечка. – Она что, стала хуже?! – Да не-ет, ты не поняла! Просто она совсем другая. Она была такая зеленая, оливковая. А сейчас оранжевая, наверное. Да, оранжевая. – Мне тебя не понять. – Да что тут непонятного! Вот ты розовая и шоколадная. Данька изумрудный и немного коричневый. Настя пурпурная с белыми прожилками и черными точками, а папа бежевый с золотом. Ты разве не так видишь? Тонечка вздохнула. …Как он станет жить? Кому он будет понятен и… дорог? Кто возьмет его под свою защиту?.. – На самом деле, – сказала она. – Так вообще никто, кроме тебя, не видит. Ты у нас уникальный. И они продолжили таскать дрова. Как раз когда возле голландки получилась аккуратная поленница и Тонечка сказала, что можно остановиться, возле ворот засигналила машина. Родион подскочил к окну и выглянул. – Папа приехал! – завопил он и ринулся к выходу. За ним поскакала Буся, а за ней Тонечка. Свернув с дороги в лес, Саша вдруг подумала, что нужно было бы прихватить с собой не только провиант, но и стремянку, чтоб перелезть через забор, если Федор катается по своей территории или удит рыбу в Орше. Она представила себе, как вытаскивает лестницу, устанавливает так, чтоб не завалилась, подбирает свои шелка и лезет через забор с колючей проволокой поверху!.. Картина!.. Саша засмеялась. Никогда в жизни она не чувствовала себя так странно и непонятно, словно сама себя вела на заклание!.. Конечно, она ходила на свидания – кавалеры были всегда и никогда не переводились, – и ей это нравилось! Но все ее свидания всегда были игрой. Иногда в страсть, иногда во влюбленность, иногда в опасность или интерес. И она заранее знала, какая пойдет игра, словно сценарий – тут Саша усмехнулась – был написан, прочитан и отрепетирован. Вот она собирается в ресторан – подходящая косметика, соответствующий наряд, и она знает, что в этом наряде понравится. Ужин, цветы, бокалы, серебро, лен, свеча озаряет его мужественную смуглую руку, лежащую на снежно-белой скатерти. Саша время от времени смотрит ему в глаза и точно знает, что в ее зрачках отражается пламя той самой свечи и что это очень красиво и так его возбуждает!.. Разговоры, приятный шум в голове, осознание своей власти над происходящим – все придет именно туда, куда ей нужно. Куда ей захочется. К чему все придет сегодня, она представления не имела. Она затормозила возле железных ворот, которые, казалось, никогда не открываются, и посмотрела вверх, на колючую проволоку. …Еще не поздно, сказала она себе очень серьезно. Можно прямо сейчас развернуться и уехать. Зачем тебе лишние проблемы?.. Она посидела, не глуша мотор. Уехать – самое правильное. Что там Тонечка болтала про любовь с приличным человеком?! Они обе понятия не имеют, приличный здесь обитает человек или нет! Впрочем – тут Саша потерла рукой влажный лоб, – это неправда. Она знает, какой он. Нескольких часов оказалось достаточно, чтоб понять, – он не такой, как все, но ей подходит. Подходит! Нужно только убедиться в этом. Она заглушила мотор, выбралась из машины и зашагала к калитке с домофоном. Будь что будет! Ей было лет семнадцать, и последняя пара в университете заканчивалась в половине седьмого вечера, а путь предстоял неблизкий – автобус, метро, опять автобус. Автобус все не приходил, она мерзла на остановке и мечтала о прекрасной жизни. Она часто так делала, когда очень уж уставала! В ее мечтах всегда было одно и то же – теплый дом, добрый муж и собака колли. При этом муж и дом всегда были некоей абстракцией, а вот собака совершенно определенной, рыжей, с длинной улыбающейся мордой! |