Книга Ловушка для банкира, страница 35 – Марина Луценко

Харитон на секунду застыл. В следующее мгновение его лицо приняло абсолютно спокойное выражение, на губах расплылась кривая усмешка.

— Фи, мадам — какой моветон, — произнес он таким обыденным тоном, будто только что не душил женщину, а играл с ней в шахматы. — Разве пристало слова эти относительно человека использовать? «Пошел вон!» Так только собак гонят. Помнишь, Светлана, как в день смерти наследника ты Лютого прогоняла? Теперь вот и со мной так. Неужто я для тебя не лучше пса?

Кормилица опешила.

— А ты откуда знаешь, что тогда было? Подслушивал?

— Ну, можно сказать и так, — ухмыльнулся туземец.

Светлана гневно на него посмотрела.

— Ух, нехристь! Может, ты и пса науськал, чтоб он меня из Илюшиной спальни выманил?

Харитон насмешливо приподнял одну бровь.

— Зачем же мне было пса науськивать, когда я и есть тот самый пес?!

— Перевертень!!!

В ужасе отвернувшись, женщина неистово закрестилась.

— Не старайся — не поможет, — фыркнул туземец. — От меня можно избавиться только одним способом — убить. Но тебе это явно не по силам.

Кормилица снова повернулась к Харитону и глянула на него с вызовом.

— Мне-то, может, и не по силам. А вот Петр Николаевич вполне с тобой справится. Утром я открою ему, кто ты есть на самом деле — тогда и посмотрим, что будет!

Туземец в ярости сжал кулаки.

— Ты кому угрожать вздумала, глупая баба?! — взревел он. — Скажешь завтра хоть слово — и твой сын отправится следом за графским наследничком. Поняла?!

Светлана оцепенела.

— Так это ты Илюшеньку убил?.. — в страхе прошептала она.

Туземец молчал. Но в его раскосых глазах ответ читался без всяких слов. Харитон поднял факел повыше, чтобы Светлана лучше его видела.

— Помни, что я сказал тебе, — произнес он холодно. — Если завтра откроешь графу правду, твой сын умрет.

И чужеземец быстро покинул погреб.

Рассвело. Бывшую кормилицу графского наследника вывели к месту наказания. На площади, возле позорного Столба, уже толпились любопытные холопы. Чуть поодаль, на возвышении, сидел в кресле Петр Николаевич Смолин. Рядом с ним, по правую руку, женщина заметила местного священника. Он всегда был добр к вдове, и сейчас смотрел на несчастную с нескрываемой жалостью. От этого взгляда ей стало немного легче. По левую руку от графа находился Харитон. В отличие от священника, он не глядел на Светлану. Туземец равнодушно рассматривал узоры на графском кресле — словно до происходящего ему не было никакого дела. А вот сам граф и не думал скрывать своего мрачного расположения духа. Надменно глянув на бритую, оборванную служанку, Петр Николаевич скривился.

— Что, шельма, поумнела, небось, пока в погребе-то сидела? Кайся, облегчи душу перед наказанием. Глядишь, и порка не такой страшной покажется.

— А в чем каяться-то, барин? — робко спросила кормилица.

Петр Николаевич сдвинул брови.

— Рассказывай начистоту, как дело было: как ты сына моего без присмотра бросила, как дверь спальни заперла, как по своим делам из дома сбежала, как ключ в саду потеряла, как… — граф осекся, вспоминая ужасные события того дня. — Словом, все по порядку излагай. Да только правду говори, ничего не утаивай.

Светлана опустила глаза. Ах, как же ей, в самом деле, хотелось рассказать Петру Николаевичу правду! Настоящую правду — про колдуна-оборотня, что затаился в доме Смолиных и принес им такую огромную беду. Но кормилица молчала. Она помнила, что сказал ей туземец этой ночью. И отлично знала, что он выполнит свою угрозу, произнеси женщина сейчас хоть слово о его колдовстве.

— Что притихла? — сурово проговорил граф. — Кайся, пока не поздно.

Кормилица вздохнула.

— Не в чем мне каяться, барин, — сказала она дрожащим голосом. — Я Илюшеньку всего-то на минутку оставила. Никуда из дома не отлучалась, в сад не выходила, ключ там не теряла. А как дверь в спальне запертой оказалась — и вовсе не ведаю.

Граф смерил Светлану тяжелым взглядом.

— Высечь эту паршивую лгунью, да покрепче, — распорядился он стоящим на изготовке мужикам с розгами.

Те привязали несчастную к столбу и принялись за работу. Первые несколько ударов женщина терпела молча. Сцепив зубы, она думала только о том, что, когда все закончится, сможет наконец-то обнять сына. Харитон склонился к сидящему графу.

— Почему это Светлана не издает ни звука? — поинтересовался туземец тихо, чтобы стоящий рядом священник не мог его услышать. — Будто бы ее и не секут вовсе, а ласково по голове гладят. Видать, ленятся мужички.

Граф нахмурился.

— Сильнее порите, дармоеды, — приказал он палачам.

Те замахали розгами с удвоенной силой. Женщина застонала — тонко и жалобно, как раненная лань.

— Нет, все равно слабо бьют, — снова зашипел туземец на ухо Смолину. — Мужики больше по деревянной колоде лупят, чем по Светке. Наверное, жалеют врунью.

Напоминание о лживости кормилицы было точным попаданием в цель — граф моментально вышел из себя. Побагровев, он вскочил с кресла и побежал к месту наказания.

— Отвяжите эту чертову бабу от столба и дайте мне розги! — рявкнул Петр Николаевич.

Мужики повиновались. Когда женщину освободили, она едва держалась на ногах. Священник тоже приблизился к лобному месту и попытался остановить Смолина.

— Одумайтесь, сын мой, — принялся увещевать он графа. — Будьте милосердны, сжальтесь над несчастной.

Но Петр Николаевич, ослепленный яростью, ничего не хотел слышать. Он ухватил протянутые мужиками розги.

— Я покажу, как лживых служанок пороть надо! — заорал граф. — Вот так: с силой, со свистом, с оттяжкой!

И, размахнувшись, Смолин нанес страшный по своей силе удар.

АХ! — отшатнулась толпа. Светлана, как подкошенная, рухнула на землю. Одновременно в глазах Харитона блеснул холодный мстительный огонь. Но никто — ни граф, ни священник, ни остальные люди — этого не заметили. Слишком уж все были поглощены происходящим у позорного столба.

— Батюшка! Батюшка!!! — раздался вдруг пронзительный крик.

Со стороны особняка, что находился неподалеку от площади, спешила к месту наказания старая повитуха. Уже несколько дней она не отходила от мечущейся в горячке графини, поэтому ее появление вызвало на площади сильное волнение.

— Батюшка, — повторила старуха, приблизившись к замершему графу. — Матушка наша, Елизавета Андреевна, благополучно разрешилась от бремени. Сын у вас, барин, народился!