Книга Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники, страница 26 – Ольга Лодыженская

– Ay вас шалят здесь? – закончила она вопросом.

– Еще как, погоди, вот Лелька, Белка да и я покажем тебе, – ответила Тамара.

– Так примите меня в свою компанию, – попросила Вера Сейдлер, так звали эту девочку.

Она нам сразу понравилась.

– А кто у нас классухи? – спросила я всеведущую Тамару.

– Ничего, жить можно, – ответила Тамара. – Антонина Яковлевна Зотова – немецкая и Алиса Николаевна Виту – французская.

– Какое счастье, – завопила я, – что нет Ступиной!

– Ступина взяла пятый класс и будет вести его до выпуска, а вашу тетю Любу оставили на второй год в приготовительном.

Вскоре пришла молодая дама со строгим, но приятным лицом. Это была Зотова. Она стала нас рассаживать по партам и снабжать книгами и тетрадями. Я оказалась по росту в середине класса, не так как в прошлом году, тогда я была меньше всех. Моя парта стояла крайняя в третьем ряду, рядом сидела новенькая Лида Дрейер. Своим обликом она мне напомнила нашу Параню. Только Параня и старше намного, и полнее, и чуть погрубее, а все остальное очень похоже: те же золотистые негустые волосы, хороший цвет лица, и глаза те же, а главное, их выражение – дружелюбное и спокойное. Но сейчас девочка заметно волновалась, и по лицу видно было, что она недавно плакала. «Наверно, при прощании с родителями», – подумала я. Она что-то спросила меня по поводу учебников, и мы разговорились.

Лида рассказала, что приехала вместе с сестрой Олей, которая поступила в пятый класс. Они из Пензенской губернии, у них там имение и конный завод.

– Посмотри на мои руки, – говорила Лида, голос у нее какой-то приглушенный и низкий, – видишь, какие они широкие и загорелые, это оттого, что я очень люблю править, много езжу верхом и люблю ухаживать за лошадьми.

Я рассказала ей про Ташу.

Весь вечер мне не хотелось отходить от Лиды, и, хотя меня отвлекали и Тамара, и Белка, я старалась возвращаться к ней.

Белка – так звали Наташу Велихову. Девочка эта была на редкость некрасива: у нее были совершенно косые глаза, бледное и нечистое лицо и широкий курносый нос. Сзади болталась тоненькая косичка. Белка производила впечатление человека себе на уме. Помню, иногда она подходила к нам с Менде, но, как только начинали кого-нибудь из нас дразнить, она моментально отдалялась. Вообще, нейтралитет она умела держать здорово, и молчать умела – скосит глаза, надует щеки и может молчать целый день.

К моей радости, я обнаружила в дортуаре, что моя кровать стоит рядом с Лидой Дрейер, и тут мы оказались соседями; я видела, что она тоже довольна. Я предупредила Лиду, что завтра утром, когда она проснется впервые в институте, ей будет очень тяжело, – Только ты не поддавайся этим чувствам, – говорила я, – а то поддашься, впадешь в отчаяние, и все у тебя пойдет вкривь и вкось. Вспомни завтра, что у тебя здесь есть сестра, ты можешь каждый день с ней видеться, гулять в саду вместе будете.

Лида слушала меня внимательно и сказала:

– Как хорошо, что я тебя здесь встретила. <…>

Первый урок был русский язык. Вошла знакомая мне Юлия Ивановна Тимофеева и вызвала к доске «девочку Высоцкую». Вышла высокая, какая-то очень яркая девочка. Волосы у нее иссиня-черные, кудрявые до плеч. На щеках румянец, лицо смуглое, глаза черные, небольшие, но благодаря густым ресницам тоже кажутся очень яркими, и даже нос, немного длинный и вздернутый, не портит ее. Я обратила внимание на ее ладную фигуру. <…>

«А ведь новенькая!» – подумала я. Отвечала она очень хорошо. Говорила немного быстро, но громко и внятно, нисколько не смущаясь. Юлия Ивановна смотрела на нее с одобрением и сказала:

– Очень хорошо, девочка, садитесь.

Дальше последовала Трескина, тоже высокая, черноглазая, с русой косичкой и очень приятным лицом, но вид совсем другой. Вышла боком, как и я в первый раз. Животик вперед, очень смущается, когда стала писать на доске, грамотно и почерк красивый, но строчки, видно от волнения, тоже полезли вниз. Несколько раз роняла мел. Она мне как-то понятнее была. Затем Юлия Ивановна вызвала Ушакову – вот рассмотрю дедушкину красавицу. Хорошенькая, но вовсе не красавица, во-первых, когда сидела, казалась высокой, а у доски стала маленькой. Что-то холодное и строгое в лице, может, от узких, как бы поджатых губ. Дальше Юлия Ивановна вызывать не стала, а объясняла следующий урок. Я старалась слушать, но все время отвлекалась рассматриванием девочек. <…>

Через несколько дней к нам привели в класс еще одну новенькую. Ее сначала приняли в шестой класс, а потом решили перевести в седьмой. Звали ее Вера Куртенэр. Не знаю, чем это объяснить, но я с первого же взгляда почувствовала к ней необычайную симпатию. Все мне в ней очень понравилось: и ее очень тоненькая фигурка с русой косой, и какие-то особого разреза «длинные глаза» зеленоватого цвета, и даже то, что она немного скуластенькая. Она пришла в переменку, посадили ее сзади, рядом с Таней Трескиной, и я весь урок вертелась, чтобы на нее посмотреть. А в следующую переменку не утерпела и подошла к ней.

– А меня в прошлом году перевели из седьмого в приготовительный, – почему-то сочла нужным сказать я.

– Значит, друзья по несчастью, – улыбнулась Вера.

Я заметила, что новенькая понравилась также Ирине Высоцкой. До сих пор Высоцкая держалась как-то обособленно. А сейчас взялась показывать ей, что задано на завтра, видно, хочет подружиться, подумала я. <…>

Однажды вечером, в ее дежурство, Вера Сейдлер стала тихонько сзывать всех в коридорчик перед «маленькой комнаткой» – так называлась у нас уборная.

– Там кто-то заперся, – говорила она, – и никого не пускают. Там двое, я стучусь, а они хихикают.

– Кто там? – басом сказала Кичка. – Откройте дверь.

Дверь открылась, из нее вышли Вера Куртенэр и Таня Трескина, Таня пробежала быстро в класс, она что-то несла в фартуке. А Сейдлер накинулась на Куртенэр:

– Как тебе не стыдно, чем вы там занимались?

– А тебе какое дело, – гордо сказала Куртенэр и прошла в класс.

Сейдлер тоже прошла за ней и, пользуясь отсутствием Алисы, громко продолжала свои вопросы.

– Отстань от меня, – ответила Куртенэр, – не хочу с тобой разговаривать.

– Стыдно признаться, – презрительно сказала Сейдлер.

Трескина вскочила и начала:

– Это я просила Веру…

Но Куртенэр перебила ее.

– Не унижайся, Таня, почему ты должна оправдываться перед глупой девчонкой, пусть подозревает, что хочет.

– Как ты смеешь называть меня глупой девчонкой! – закричала Сейдлер.

И вдруг Таня горько заплакала. Мы с Кичкой бросились ее утешать.

– Это я во всем виновата, – твердила она, всхлипывая, – я попросила Веру помочь мне отломать у куклы голову. Хочу ее приделать к другому туловищу, вот она.

Таня приподняла парту и показала растерзанную куклу, но голова ее еще держалась. А Сейдлер продолжала кричать и возмущаться.