Книга Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники, страница 94 – Ольга Лодыженская

Утро прошло суетно, как обычно. Доктор ходил в военкомат и незадолго до обеда вернулся. Он сел в свое кресло, лицо у него было строгое.

– Почему, Ольга Сергеевна, вы не предупредили меня, а этот сюрприз я узнал в военкомате? Или думали, что так будет вернее?

Я молчала.

– Но ваше дело все равно не выгорело, – продолжал он. – Барсуков, как военный комиссар, имеет право задержать нужного ему работника. И военкомат не подчиняется гражданским учреждениям.

Я опять молчала. У меня скопилось несколько бумажек, требующих его подписи. Я подала их ему, он подписал и, не глядя на меня, вышел из канцелярии. Вот этого я никак не ожидала. Я уверена была, что организация, которая помогает фронту, всесильна. Подумаешь, нужный работник! Это он, что ли, так охарактеризовал меня Барсукову? Нет, все-таки я пойду сегодня же к Зарубину, наверное, даже он задерживается на работе. А как доктора обидело, что я не сказала ему ничего! Может, правда, я нетактично поступила? Борясь с волнующими меня вопросами, я старалась спокойно работать. Вошел Герман, он встал к окну, спиной ко мне и молчал. И вдруг произнес, ни к кому не обращаясь, а как бы в пространство:

– А Елизавета Михайловна Покровская тоже куда-то хочет уезжать. Что-то все бегут из Можайска.

Я сделала вид, что ничего не слышу.

В пять часов я направилась быстрым шагом к исполкому. Ну, конечно, Зарубин на месте. Увидев меня, он развел руками:

– Ничего не получается. Барсуков ни в какую отпускать тебя не хочет. Учреждение военное.

– Так неужели это окончательно?

– Что значит «окончательно»? Я, милая моя, скоро год на фронт прошусь, сколько этих заявлений в губисполком отнес, и не отпускают.

– Да разве можно сравнивать! Вы же какую работу проводите, вы представитель власти, а я что? – уныло произнесла я.

– Вот тебе и представитель! Даже тут ничего не могу сделать, сказано: учреждение военное. Но ты не унывай, девушка. Это еще только первый набор, у нас еще будет. Следи за объявлениями. А что за тебя держатся и не хотят отпускать, это хорошо, значит, ты работник нужный.

Я шла домой расстроенная. Но о Зарубине у меня осталось очень теплое воспоминание. В нем чувствовалась справедливость и большая преданность своему делу. Много позднее, в начале тридцатых годов, мне попалась книжка о становлении советской власти в Московской области. Я не помню названия и автора, но книга меня очень заинтересовала. Я, конечно, нашла свой родной Можайск, и там среди других имен первых организаторов советской власти мне повстречались и Барсуков, и Зарубин.

В приемном покое на мое несбывшееся желание поступить на курсы красных сестер реагировали по-разному. Одобрил мой поступок, как я и думала, Игнатий Корнеевич. Его поддержал Иосиф.

– Молодец, Сергеевна, – сказал он, весело глядя на меня своими еще мальчишескими зелеными глазами.

Ужаснулся Серебряков:

– Да ты соображаешь, что тебя выучат и на фронт пошлют, а на фронте я три года был, знаю, почем фунт лиха.

Добродушный Шаров обратился ко мне с упреком:

– Эх ты, пташка неверная: мы к ней всей душой, а она упорхнуть от нас хотела.

Иван Васильевич, как и доктор, реагировал с обидой, он объяснил мне, что через голову начальника действовать не следует, тем более в военном учреждении. Но кто меня поразил, так это лекпом Антон Михайлович Власов. Он сказал с улыбкой:

– Ольга Сергеевна увлеклась костюмчиком сестры, и ей захотелось пощеголять в нем.

А надо сказать, что до революции сестры носили определенную форму. Серое из простой бумажной ткани платье, белый фартук с красным крестом на груди и очень большая белая косынка, которая спускалась до плеч. После революции этот костюм встречался редко, а советские, или, как их тогда называли, красные, сестры его не носили. <…>

А весна, как всегда, незаметно перешла в жаркое лето. По воскресеньям Сима стала заходить за Ташей, и они с утра уходили гулять. Когда они шли одни, я примыкала к ним. Компания их меня отпугивала. Должна сказать, что это единственный период моей жизни, что я вдруг стала чуждаться малознакомых людей. Всю жизнь я любила находиться в самой гуще людей и любила именно шумные компании. Сима мне очень нравилась. Розовая, среднего роста, блондинка, ее глаза излучали какое-то особое голубое обаяние, а улыбка была приветлива и ласкова. Маршруты для прогулок выбирали разные. Однажды решили пойти за деревню Чертаново. Проходя мимо нашего продовольственного склада, мы увидели, что дверь открыта и Яков Васильевич сидит за прилавком и считает на счетах.

– Почему не отдыхаете, не гуляете? – заглянули мы в открытую дверь.

– Заходите, заходите, барышни, – приветливо сказал Яков Васильевич. – На улице жарко, а у меня в сарае прохладно. Посидите на лавочке, угостить вас, что ли, раз пришли? – Мы с недоумением ждали, чем это он нас угостит.

И вдруг он отрезал от буханки три больших куска хлеба, немножко полил на каждый постного масла, посыпал сахарным песком и подал нам.

– Ой, спасибо, – лепетали мы в смущении и, счастливые, выскочили из склада. Мы пошли медленно и наслаждались едой.

– А чей это он нам паек отдал? – спросила я с набитым ртом.

– Им что-то полагается на утруску и усушку, – уверенно сказала Сима.

– Так что не волнуйся, ты ешь его утруску и усушку, – добавила Таша.

Но прогулка за Чертаново оказалась неинтересной. Дойдя до половины унылой стоящей на шоссе деревни, мы увидели, что лес далеко, и решили вернуться.

– Пойдемте на Москву-реку, – предложила Сима, и мы, ободренные неожиданно свалившейся на нас едой, пересекли весь город и вышли на другую его окраину.

Здесь было по-другому, березки, кусты, высокая трава, а близость пусть даже неширокой реки освежала воздух. И вдруг из-за поворота дороги, осененной деревьями, навстречу вышла такая знакомая фигура – доктор и с ним, конечно, Герман, а Покровской нет. Неожиданно мы очутились рядом, на узкой дорожке.

– Вот она где попалась нам, Сергеевна, – весело сказал Герман. Доктор тоже улыбался.

Мы поздоровались, и все, кроме меня, хотели было остановиться. Но я потянула Ташу и Симу вперед и предложила:

– Давайте, кто скорее с горки сбежит.

Начали поспевать яблоки, но в нашем саду они оказались очень кислые, и, хотя Иосиф поедал их великое множество и всегда приносил в канцелярию, остальные, несмотря на пустые желудки, их не ели.

Ташина компания стала совершать набеги на фруктовые сады можайцев. И раза два Таша и Сима тоже приняли в этом участие. Маме, конечно, ничего не говорилось, но мне Таша поведала и на мой протест: «Ведь это же воровство!» – ответила:

– Вообще-то да, и я решила больше не ходить, но ты знаешь, как было интересно, собственно, меня влекли не столько яблоки, как таинственность и риск нашего ночного похода.