Книга Богиня Чортичо. Про черную руку, питонцев, платье в горошек и красивую девочку из прошлого века, страница 17 – Стелла Иванова

За столом все гости подхватили:

Потолок ледяной, дверь скрипучая,

За шершавой стеной тьма колючая.

Как шагнешь за порог – всюду иней,

А из окон парок синий-синий.

Я представляла себе избушку на детской площадке, в которой мы летом с девочками играли «в дом», а зимой у нас там была крепость. Мы играли в снежки с мальчишками, запасаясь снежками именно в этом домике. Я тоже пела. Мне было очень весело и радостно. Только пела я неправильно – мне казалось, что из окон виден не «парок», а порог, синий-синий. Я его очень даже отчетливо представляла – такой порожек, деревянный, покрашенный в синий цвет.

…Ходила на охоту, гранила серебро,

Сажала тонкий месяц в хрустальное ведро.

Деревьям шубы шила, Торила санный путь,

А после в лес спешила…

– Чтоб в избушке отдохнуть… – продолжал дядька из телевизора.

Мне было жаль месяца, который злая старуха сажала в хрустальное ведро. Зачем она это делает – задумывалась я. А слово «торила» я вообще не поняла и пела «кроила», – потому что бабушка совсем недавно кроила мне новогоднее платье. Это было понятно… И что такое «гранила серебро»? – Наверное, дяденька ошибся – надо петь «хранила серебро», – думала я.

…Гости веселились, подпевали. А потом в экране телевизора появились кремлевские куранты. Все встали с бокалами и стали поздравлять друг друга с Новым годом. Я изо всех сил боролась со сном. Еда в моей тарелке оставалась нетронутой. И бабуля недовольно хмурилась. Я стала клевать носом, и меня попытались увести в другую комнату спать. Я отчаянно сопротивлялась, и родители оставили меня в покое.

Уснула я прямо за праздничным столом, а проснулась уже утром. До сих пор помню, как у меня в эту минуту колотилось сердце. Я вскочила с постели, коря себя, что проспала приход Деда Мороза. В гостиной, под елкой, мерцающей в полумраке цветными искорками гирлянд, лежали два свертка. С замиранием сердца я вытащила один. На нем было написано мое имя. Я схватила подарок и помчалась в кухню, вне себя от счастья. Бабуля мыла посуду, мама вытирала фужеры мягким белым полотенцем.

– Он приходил?! – то ли утвердительно, то ли вопросительно закричала я.

– Ты же видишь, что приходил, – ответила улыбаясь мама.

– Это мне?

– Ты же читать умеешь, там Дед Мороз тебе написал.

В красиво завернутом пакете были «снегурки». Я завизжала от радости и тут же начала их примерять.

– Только осторожно, пол порежешь! – всплеснула руками бабушка.

– Не порежу, у этих коньков на полозьях есть такие штучки. Пластмассовые. Они надеваются когда не катаешься, а когда на лед выходишь, их снимаешь… – обьясняла я, пыхтя, пытаясь зашнуровать ботинки.

– А вы его видели? – вспомнила я.

– Нет, мы уже спали, наверное, – ответила мама.

– Жалко… – пыхтела я. И вдруг вспомнила: – А кому под елкой еще один подарок лежит?

– Не знаю. Пойдем посмотрим, – удивленно пожав плечами и откладывая полотенце, сказала мама.

– Я нырнула под елку. Вытащила подарок, и у меня открылся рот от удивления. Я еще раз перечитала надпись, думая, что ошиблась.

– Тут написано: «Для Юры Политая». Как это?

– Ну-ка, дай-ка я посмотрю, – мама повертела подарок в руках. – Да, действительно. Для Юры.

– А почему он здесь? – моему изумлению не было предела.

– Наверное, Дедушка Мороз не смог попасть к Юре и оставил подарок у нас под елкой. Ну, чтобы мы передали, наверное, – предположила мама.

– Но ведь он плохой. Он драчун… – я прикусила язык и посмотрела на маму. «Я ведь тоже драчунья. Я сама дралась с Юркой».

Словно прочитав мои мысли, мама прижала меня к себе:

– Но он обещал больше не драться. Мне учительница ваша звонила. Сказала, что Юра исправил все свои двойки. И даже выучил стишок к утреннику.

– А как же мы ему подарок отдадим?

– Мы можем к нему сходить домой. Отнести, – предложила мама. А пока сними коньки, в доме на коньках не катаются. Затем умываться и завтракать. А потом пойдем к Юре.

Я тащила Юркин подарок, держась за мамину руку. От морозного воздуха, такого вкусного, свежего, зимнего, слегка кружилась голова. Мы шли по заснеженной улице, похожей на сказку. Я вспомнила вчерашнюю песню.

– Мам, а почему старуха сажала тонкий месяц в хрустальное ведро?

– Что? – удивилась мама.

– Ну, вчера, то есть ночью, дяденька в телевизоре пел – «Ходила на охоту, хранила серебро, сажала тонкий месяц в хрустальное ведро». – напела я.

– Действительно, интересно, – сказала мама. – Это песня про зиму. Наверное, под хрустальным ведром подразумевается… – она задумалась, – может быть, облако? Или даже все небо? А ты молодец. Внимательная. Я никогда не задумывалась, – мама с удивлением посмотрела на меня.

– Ну да, там про избушку на детской площадке пелось, только она стояла «у леса на опушке»…

– Здесь, кажется, – мама сверилась с адресом. – Да, точно здесь. Ну давай, постучи в дверь.

– Я вытащила руку из варежки, которая сразу повисла на резинке. Чтоб не потерялась. Дверь открыл какой-то дед.

– Здравствуйте. С Новым годом вас. А Юра дома? – спросила мама.

– Да, где ж ему еще быть. Проходите, – ответил дед. На нем были высокие валенки, без галош, а на плечах и груди крест-на-крест повязан серый пуховый женский платок.

По узенькой тропинке, расчищенной от снега, мы прошли к крыльцу дома. Дед открыл дверь и позвал:

– Юрка, к тебе гости.

Юрка выскочил из какой-то темной комнаты. Взъерошенный, заспанный, и страшно удивился, увидев нас с мамой:

– Ты? Чё пришла?

– Мы тебе принесли подарок. От Деда Мороза, – сказала я тихо.

– Подарок? Мне? От Деда Мо… – Юрка запнулся на полуслове и оглянулся на деда.

– Он к нам ночью приходил, наверное, к вам попасть не смог, – вот смотри, написано Юре Политаю.

Юрка нерешительно взял сверток в руки. Губы его шевелились. Он читал свое имя на открытке, прикрепленной к подарку.

– Врешь ты все… – начал было он, но опять осекся.

– А ты разверни и посмотри, что там, – предложила мама.

Дрожащими руками Юрка стал развязывать тесемки. Они не поддавались. Мама помогла, и обертка скользнула на пол. Внутри оказалась коробка, на которой был нарисован планер.

– Планерная модель! – выдохнул Юрка. – Это мне? – все еще не веря, спросил он.

– Тебе, тебе, – ответили мы с мамой почти хором.