Книга Любимый цветок фараона, страница 72 – Ольга Горышина

— Начинай снова, — успокаивала ученицу Нен-Нуфер.

И вот однажды после этой фразы Асенат вскочила, и Нен-Нуфер с трудом сумела удержать в руках папирус. Вот и первая вспышка гнева будущей царицы! Но нет, это Асенат метнулась к отцу и вновь обезьянкой повисла на его шее, скрестив длинные ноги за обнаженной спиной. Сети виновато улыбнулся Нен-Нуфер и, запечатлев на лбу дочери легкий поцелуй, поставил ее на землю и за руку повел обратно под навес, говоря, что желает взглянуть на ее успехи. И голос его еще не стих, а Асенат уже зарыдала в голос и, вырвав руку, бросилась прочь. Сети кинулся за дочерью и поймал ее в двух шагах от противоположного края пруда. Асенат рыдала так громко, что ему пришлось кричать, чтобы слова достигли ушей дочери:

— К чему твои слезы, девочка моя, от них не родятся люди, от них лишь портится цвет лица! Ты уже взрослая, ты не должна плакать.

Нен-Нуфер закусила губу — ни одну ночь не провела она еще в кровати, охраняя на циновке сон маленькой царицы. Асенат пару раз за ночь просыпалась, чтобы проверить, не ушла ли от нее жрица Хатор.

— Идем, идем, ты покажешь мне, что родилось из твоего пота.

Нен-Нуфер улыбнулась, надеясь, что Асенат поняла шутку отца, ведь это Великий Пта создал остальных богов из своего пота, а их, людей, он создал из слез. Слезы, как же много их вытекает из женщин…

— Что это такое?!

Нен-Нуфер вздрогнула, успев забыть, каким резким может быть голос Сети. Только на что он рассердился? Глупо требовать от Асенат чистоты письма в такой краткий срок.

— Еще раз спрашиваю тебя, что это такое?

Нен-Нуфер вновь вздрогнула. Палец Сети лежал на написанных ею иероглифах. Не могло такого быть, чтобы ему не по силам было прочитать обращение к Богу Ра. Потому Нен-Нуфер молчала, силясь постичь причину его недовольства прежде, чем дать ответ.

— Мы пишем молитву, — начала она робко, но Сети оборвал ее:

— Я не слепой! Зачем ты учишь Асенат священным письменам?! Я восхищен твоим умением писать много больше, чем танцем, ведь даже царские писцы, прошедшие вашу школу, не в силах написать подобное! Только зачем ты доводишь до слез мою дочь, уча тому, что ей никогда не потребуется!

Нен-Нуфер прижала руки к груди, чтобы унять растекшийся внутри страх.

— Я не думала, что царице дозволено писать иератическим писыиом, мой господин.

— А, по-твоему, царица должна расписывать энсеби гробницу?! Я лучше пошлю туда тебя!

Сети схватил папирус и швырнул в пруд. Нен-Нуфер в страхе попятилась, но тот больше не сказал ни слова и, схватив за руку всхлипывающую дочь, зашагал к дому. Нен-Нуфер растерянно глядела им вслед, но только отец с дочерью исчезли из виду, рухнула на колени и потянулась за папирусом — только ухватить не могла. Нельзя оставлять священные письмена в воде — только пруд слишком глубок для нее, а помощи искать неоткуда. Своим криком Сети распугал всех слуг. Однако Нен- Нуфер заметила в углу навеса опахало. Она схватила его и вернулась к воде — только бы зацепить им край свитка и подтащить чуток к берегу, а там уж она дотянется рукой. Ну еще немного, еще… Колени скользили по мокрой плитке, но папирус оставался слишком далеко. Но тут его перехватила другая рука и, обдав Нен-Нуфер брызгами, вытащила на берег вместе с опахалом.

— Прости меня.

Сети остался лежать подле нее на животе, уткнувшись подбородком в мокрую плитку. Концы головного платка плавали по воде, но он не обращал на них внимания, а потом вдруг потянулся вперед и подтащил к берегу лотос.

— Прости меня, — Сети тяжело вздохнул, и Нен-Нуфер взяла протянутый цветок.

— Я потерял контроль. За одно то, что ты сумела одеть Асенат в платье, я должен целовать твои сандалии.

Нен-Нуфер хотела сказать, что в том нет ее заслуги. Просто в короткой юбке трудно удержать на коленях папирус, но Сети не ждал ответа. Он вскочил на ноги и начал стряхивать с папируса воду.

— Как мне замолить перед Ра свою вину? — спросил Сети слишком серьезно, и Нен-Нуфер поспешила встать с ним рядом. Мокрая ткань прилипла к бедрам, но она не стала одергивать платья. Сети не глядел ей на ноги, он не сводил глаз с ее губ, но она не знала, что сказать.

— Я просушу папирус и допишу молитву, и тогда мы сможем прочесть ее вместе на рассвете.

Сети покачал головой.

— Я не могу остаться на ночь. Энсеби за ужином слишком налегает на вино, и я единственный, кто в силах поднять его до восхода солнца.

— Ты не должен говорить мне подобное, — остановила его Нен-Нуфер, но Сети осторожно коснулся ее запястья и продолжил все так же тихо:

— Я говорю тебе это, чтобы ты простила мне несдержанность. Слишком много слез нынче вижу я в глазах женщин дворца, и не в силах находить их еще и дома. Я хочу, чтобы вы обе встречали меня с улыбкой.

— Асенат скучает по тебе, мой господин. Очень скучает. Не мои уроки, кет, причина ее слез.

— Я хочу быть с ней, но не могу. Позаботься о ней, как мать. Я знаю, что ты сможешь приласкать ее много лучше меня.

— Когда ты придешь к нам снова?

— Я ничего не могу обещать, но как только энсеби отпустит меня от себя, я сразу же буду у вас.

— Я буду молиться и за Его Святейшество, и за тебя, и за Асенат.

— И за себя. Не забудь молиться за себя, мой прекрасный лотос.

Нен-Нуфер вздрогнула, услышав из уст Сети слова, которые обращал к ней царевич Райя. О, да… В гневе он не преминул напомнить ей о непростительных встречах с его младшим братом. Больше она не потревожит тишины гробницы фараона Менеса, и Райя может молиться отцу, не думая о ней, ко она… Она, увы, не в силах не думать о нем, и всякую ночь в ее молитвах звучит его имя.

Сети ушел, и Асенат напрасно прождала отца весь следующий день, и через день, и в последующие три дня Сети не заглядывал домой. Нен-Нуфер, глядя, как девочка старательно выводит на папирусе простые письмена, молила Хатор унять боль фараона. Лишь заступничество богини поможет ему, а вино только сильнее растравит рану. И пусть Амени сумеет отсрочить новый брак фараона, чтобы у этой милой девочки был лишний год насладиться жизнью.

— Ты была во дворце? — Асенат затрясла кисточкой, чтобы та просохла. — Нет? Тогда я отведу тебя туда и покажу самые красивые лотосы, хочешь?

Девочка подалась к ней всем телом, заговорчески щуря глаза.

— Нам нельзя появляться во дворце, пока энсеби не пригласит нас, — ответила Нен-Нуфер достаточно сурово, но напускной гнев не отпугнул Асенат.

— Энсеби ничего не узнает, и мой отец ничего не узнает. Мы пойдем туда, пока они будут вершить суд. Я только покажу тебе царский пруд, и мы побежим обратно. Ты ведь быстро бегаешь, да?

— Быстро, — кивнула Нен-Нуфер, но тут же спохватилась, поняв, что дала девочке ложную надежду. — Но мы не нарушим запрета и останемся дома. Ты покажешь мне царские лотосы, когда придет время.