Онлайн книга «Командир особого взвода»
|
Никифоров почти успел, но санинструктор Левандовская – белая, с расширенными от ужаса глазами – оказалась по эту сторону завала вместе с Охотниками, сжимая в руках смешной и бесполезный автомат. Туман, окутывавший Казимира, рвался в клочья, и его опаляло чужое дыхание, оставлявшее на коже тысячи порезов, тут же затягивавшихся и открывавшихся вновь. Он отбивал удары и вбивал, втаптывал обратно бесформенные силуэты, появлявшиеся из черного, маслянистого как нефть марева Врат. «Мне плохо, – мелькнула мысль, – а он как тогда?» Но старшина Нефедов был жив. Что-то хрустнуло, зазвенело вокруг, точно огромная связка колокольчиков, весь мир поплыл, сминаясь, будто меха гармошки. «Йах! Рфнуи птхагат! Иштрахцтар!» – Тхоржевский, будто из-за закопченного стекла, отстраненно отметил, что Нефедов, выплевывавший непроизносимые слова, выпрямился во весь рост и дымящейся рукой метнул что-то в липкое марево между гигантскими расходящимися створками. Дальше не было ничего. Только ослепительно-красный свет, корежащий тело грохот и тишина. Вампир Казимир Тхоржевский, боевая единица «Умбра-Один» в личном распоряжении командира особого взвода, очнулся от жуткой, нестерпимой боли. Болело все тело, каждая косточка и мышца, будто все их размолотили кувалдой, ошпарили кипятком, а сверху, для верности, еще засыпали негашеной известью. Но это была ерунда, это легко можно было стерпеть. Зато рот болел так, будто в нем пузырилась концентрированная серная кислота. – У-у-а-у! – Тхоржевский взвыл и рывком поднялся, царапая губы скрюченными пальцами. Что-то мешалось во рту, между намертво стиснутыми острыми зубами, что-то ледяное и смертельно неприятное. – Живой? – он услышал знакомый голос, но боль, терзавшая зубы и язык, не давала сосредоточиться. – Что такое? А, черт! Кто постарался?! Рывок – и изо рта будто вытащили электрическое стрекало для скота. От нахлынувшего облегчения Казимир рухнул на спину, раскинув руки, и уставился в закопченный бетонный потолок. – Это я, товарищ старшина… – послышался звенящий от еле сдерживаемых слез девичий голос. – Когда его стало трясти, он так зубами скрипел, что я испугалась – вдруг сломаются? – И ничего лучше серебряной ложки не нашла? – хрипло спросил старшина Нефедов. – На курсах санинструкторов научили, что ли? Не знал, что теперь с бинтами и зеленкой еще и ложку выдают… – Это моя! – девушка всхлипнула. – Бабушкина… была… мама на прощание дала, когда меня призвали. Я ее всегда в сумке ношу! Тхоржевский со стоном поднялся и сел. Пощупал губы – вроде целы, только онемели и ничего не чувствуют. Напротив него Степан Нефедов, кривясь в невеселой улыбке, разговаривал с этой девчонкой из морской пехоты… как ее… кажется, Настя. И фамилия польская, Левандовская. Интересно… Старшина посмотрел на него. Вид у Нефедова был – хоть сейчас в гроб, черная, обгоревшая кожа на лице висела клочьями. Но из-под нее уже проглядывала свежая, розовая. Степан дернул рукой, чтобы почесаться, но наткнулся на возмущенный взгляд санинструкторши и махнул рукой. Потом подобрал с бетонного пола что-то, тяжело и глухо звякнувшее. – На, посмотри, – сказал он Казимиру. – В руки не даю, и так увидишь. Против тебя даже фамильная драгоценность не устояла. Силен, бродяга, а с виду и не скажешь… Он повертел в пальцах оплавленный и прокушенный насквозь черенок серебряной ложки. – Спасибо, – сказал Тхоржевский. – Спасибо. Мы здесь успели? – Успели, – устало отозвался старшина. – А Врата? Это же было… – Болтай меньше, – спокойно оборвал его Нефедов. – Что было, того больше нет. С моря десант подошел, сейчас здесь все оцепят – и привет, выходи – не бойся, заходи – не плачь. Наше дело сделано. – Десант? – удивился Казимир. – Быстро они. – Это не они быстро, а ты медленно. Шестой час лежишь, как король на именинах. Вставай уже. Хотя какой толк тебе вставать-то? Белый день на дворе, а тебя сейчас куренок затопчет, богатыря такого… – Ничего… – виновато пробормотал Тхоржевский и сам себе удивился: перед кем оправдывается-то? Настя Левандовская смотрела на него серыми огромными глазами и наматывала на палец прядь волос. – Вы извините, – жалобно сказала она. – Нет вам прощения… – он попытался улыбнуться и почувствовал, как трещит сухая кожа на губах. – Если не скажете, как вас потом можно найти. – Вот молодежь пошла – на ходу подметки режут, – хмыкнул Степан Нефедов, поднялся и, хромая, зашагал к выходу из бункера. Двое проводили его взглядом и снова посмотрели друг на друга. – Настя, да? – спросил он. Губы у девушки задрожали, но она быстро справилась с собой и улыбнулась – легко, почти незаметно. – А я вас почему-то не боюсь… Казимир, да? Вы поляк? – Так точно, – ответил Тхоржевский, смахивая с лица пепел и еще какую-то шелуху, похожую на старую паутину. – Знаете, есть такой старый и глупый анекдот, там еще слова такие: «А чего нас бояться?» Настя рассмеялась и тут же посерьезнела. – Ой! – вдруг вскрикнула она, вскакивая и подхватывая свою сумку. – У меня же приказ! – У всех приказ, – мрачно сказал Казимир, – а также война и другие скверные штуки. Надо идти, да. Идемте, Настя. Завал уже разобрали – может быть, не без помощи того же Никифорова. Они шагнули наружу, в пасмурный утренний свет, и сразу стала слышна дальняя артиллерийская перекличка, свист ветра и разговоры десанта – все как обычно, когда передовая где-то вдалеке, а тут вроде бы почти совсем и нет никакой войны. Настя Левандовская споткнулась, ойкнула и выронила сумку. – Я помогу, – Казимир наклонился, поднял тяжелую брезентовую сумку, поглядел на красный крест и протянул Насте. – Спасибо. Она сделала несколько шагов, потом повернулась и посмотрела на Тхоржевского. – Вы не подумайте, Настя, – усмехнулся он. – Обычно я симпатичный, не то что сегодня. Тяжелая ночь, понимаете… – Я понимаю, – Настя держала сумку обеими руками, прижимая к груди, и улыбалась ему. – Я хотела сказать, что… «Та-дахх!» Упругий раскат выстрела, и за ним, сразу же, почти слившись – еще один. Огромные глаза. Сумка с пробитым красным крестом, валящаяся из рук. И медленное, в застывшей, вязкой тишине, падение. – Настя! – Казимир подхватил ее на руки. Такая легкая… Он, который мог бы руками вырвать танковый люк, не понимал – почему такая легкая? – Где?! – крик Нефедова, стегнувший как плеть. – Сволочь… – это сержант Конюхов. – Не уследили. Тихо сидел, гад, как суслик, схрон себе вырыл на склоне. Снайпер, паскуда, да еще и не простой. Тут кусудама у него, толково сделана. Тэссер – и тот не учуял, похоже, морок навели. Уже распороли падлюгу, охнуть не успел… |