Книга О ком плачет Вереск, страница 46 – Ульяна Соболева

— С кем встречается твой брат?

Спросила у Марко за завтраком, пока тот рассматривал свежую газету на веранде, где мы встречались каждое утро.

— С неким господином Джаном Хён. Тебе это ни о чем не говорит.

— Да, ни о чем. И зачем им встречаться?

— Ты знаешь, что такое триада?

— Нет. Впервые слышу.

— Это китайская мафия. Так вот Джан Хён один из самых влиятельных людей в триаде.

Марко, не глядя на меня, положил газету и отпил чай.

— Разве Сальваторе не рассказывал тебе?

— Нет… мы с ним не обсуждаем его дела.

— Ну да. У вас есть более интересные занятия.

Я положила десертную ложку на блюдце и посмотрела Марко в глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Всего лишь то, что, кажется, твой брак все же может стать счастливым.

— К чему ты мне это говоришь?

Марко встал из-за стола и отошел к окну. Раздвинул шторы-жалюзи, открывая вид на море.

— Я думал, ты хочешь свободу.

— Зачем хотеть чего-то недостижимого?

— Нет ничего недостижимого, если хотеть!

— Я хочу! Но это ничего не изменит. За мной не прискачет принц на белом коне и не заберет из логова дракона, не разверзнется небо, и добрая фея не наколдует мне счастья. Так чего мне хотеть? Мне не жить? Не дышать?

Марко повернулся ко мне.

— Главное, что ты по-прежнему этого хочешь.

Сказал он и вышел с веранды. С каждым днем он казался мне все более и более странным. Казался каким-то отчужденным, как будто не от мира сего. И я не понимала его пространственных разговоров, его намеков и… его злости. А ее я чувствовала. Марко злился. И я не знала на что именно.

* * *

Это был первый день, когда Сальваторе остался со мной. И я испытывала разочарование в самой себе за то, что где-то в глубине души рада этому и соскучилась по нему. И в то же время хочется сказать, чтобы убирался. Что мне спокойней и лучше без него.

— Поехали… купим тебе вещи и погуляем по сказке, малая.

Отобрала у него колосок и отшвырнула в сторону. Улыбается. Нагло, самоуверенно. Знает, что возбудил этими прикосновениями, и наслаждается своей властью.

— Не хочу. Мне нравится здесь.

— Тогда сиди одна в этом номере. Я вернусь только к вечеру перед приемом.

Направляется к двери, зная, что я побегу следом. Что не захочу сидеть здесь одна. Но я побежала не сразу. Дождалась, пока выйдет из номера, пройдет к лифту. В это время сдирала с себя халат, натаскивая через голову очень легкое льняное платье и на ходу обувая сандалии. Догнала его возле лифта. Не смотрит на меня, смотрит на табло, где меняются этажи, пока кабинка едет к нам.

Украдкой бросаю на него взгляды. Он не похож на себя. На нем нет неизменно черных вещей. Он одет иначе, как-то небрежно, легко. Сейчас он очень похож на того Сальву, который впервые появился в нашем доме, который спасал волчонка и назвал меня Вереск. Придержал рукой дверцы лифта, пропуская меня вперед, но едва они закрылись, вдруг вдавил меня в стену, наваливаясь сверху, впиваясь в мой рот своим вечно ненасытным, чувственным ртом, сжимая мою грудь обеими руками, расстегивая пуговки платья, обхватывая голую грудь и сдавливая соски, лаская их большими пальцами. Потом так же резко отпустил, когда лифт остановился на каком-то этаже. Я едва успела выдохнуть и держалась за стену, чтобы не упасть, тяжело дыша, зная, что у меня мокрые губы, всклокочены волосы и торчащие соски, которые я прикрыла, сложенными на груди руками.

В лифт зашла пожилая пара китайцев. Они многозначительно посмотрели на нас, потом друг на друга и улыбнулись. Я тут же поправила волосы и ворот платья, а элегантная старушка указала мне маленьким пальчиком на неправильно застегнутую пуговку.

Когда мы выходили из лифта, она шепнула мне по-английски:

— Когда-то мой муж успевал отлюбить меня, пока лифт спускался на первый этаж. Это было так чертовски прекрасно. Наслаждайтесь молодостью. Дорогуша. Любите… пока можно. И… пока нельзя!

И подмигнула. Вся краска прилила к щекам. А Сальва уверенно взял меня за руку, увлекая к машине.

Нет, мы не пошли по шикарным бутикам. Мы поехали вместе с невысоким, седым гидом и охранниками на рынок тканей с небольшими магазинчиками, стоящими вплотную один к другому. С яркими неоновыми вывесками, снующими туда-сюда людьми и такими же сочными тканями, и нарядами в витринах.

— Что мы здесь делаем?

— Выбирай любую ткань, и тебе здесь же из нее сошьют платье.

— Любую? — с неверием спросила я.

— Любую, малая. Какую хочешь.

Я осмотрелась по сторонам с видом заворожённого ребенка, попавшего в лавку драгоценностей и игрушек. Вначале робко осматривала рулоны, трогала нежнейший шелк. Потом осмелела, прикладывала к себе, и смотрела на Сальву, он отрицательно качал головой, и я брала другую ткань. Пока не выбрали белый тончайший шелк с золотистой ручной вышивкой.

Сальваторе о чем-то поговорил с продавцом, и швея принесла высокий стул, на который влезла и принялась обмеривать меня со всех сторон, тут же выкраивая на столе. Меня отвела в небольшую примерочную, где я разделась до нижнего белья.

Он зашел следом за мной, задернул штору и оттеснил меня к зеркалу.

— Я думал об этом целое утро.

— О чем? — томно глядя ему в глаза, чувствуя, как меня утягивает эта черная бездна, как немеют кончики пальцев и становится влажно между ног.

— О том, что хочу тебя трахнуть.

Прошептал горячо над моим ухом, проникая под резинку трусиков, вниз, к влажной плоти, заставляя мои глаза закатиться.

— Уже мокрая…, — хриплым шепотом, наглаживая складки плоти, чтобы внезапно резко войти внутрь и поймать мой стон. Тут же вытащил палец, облизал его и, подмигнув мне, вышел из примерочной. Ублюдок! Сволочной, самоуверенный, гадский паучара!

— Вам принести воды, синьора? — услужливо спросила на ломаном английском продавец.

Я кивнула и попыталась унять тяжелое дыхание. И там внизу все горит, как будто обожженное ядом.

— Давайте помогу вам примерить платье.

Меня одели в шелковый наряд, прилегающий к телу и подчеркивающий фигуру. С длинными рукавами, расширяющимися возле кистей рук, приталенное платье и высокий разрез спереди, обнажающий ногу почти до бедра.

— Синьорита прекрасна в этом наряде.

— Как Луна. — поддакнул ей продавец.

Но что мне их лесть… у меня есть свой индикатор, у меня есть свой оценщик… его горящий, дьявольский взгляд, скользящий по моему телу, красноречивей любых слов.

— Запакуйте.