Книга Все зеленое, страница 2 – Ида Мартин

— Мой.

— А волк тоже ваш?

— Нет, волк приблудный.

— Чего это я приблудный? — возмутился Волк. — Я же дикий! Где вы видели ручного волка?

Кролик усадил Славу к себе на колени, но вместо того, чтобы смотреть в камеру, мальчик попытался ткнуть ему пальцем в глаз. Амелин вовремя отдёрнулся.

— Ты правда кролик?

— Конечно.

— Любишь морковку?

— Я люблю яблоки.

— Мам, дай яблоко, — потребовал Слава.

Женщина полезла в сумку.

— Я сейчас не голодный, — признался Кролик.

— Мам, дай яблоко!

— Ты же слышал, кролик сказал, что он не хочет кушать.

— Дай яблоко… — мальчик оказался упёртый.

Мама со вздохом протянула ему яблоко.

— На. Ешь, — Слава ткнул его в маску. — Я хочу посмотреть.

— Давай мне, — предложил волк. — Я съем.

— Нет, — отрезал мальчик. — Волки яблоки не едят.

И с ещё большей силой стал пихать яблоко в резиновую кроличью морду.

— Ешь!

Осторожно заведя руку ему за спину, Кролик принялся щекотать мальчишку и пока тот, извиваясь, визгливо хохотал, второй рукой аккуратно забрал яблоко и передал мне.

Перестав дёргаться, Славик тут же заметил пропажу.

— А где яблоко?

— Я его съел.

— Как съел?

— Ну ты же хотел, чтобы я его съел?

Мальчик схватил его руку, Кролик показал пустую ладонь, но настырный ребенок полез проверять и вторую руку.

— А ты какие-нибудь стихи про кроликов знаешь? — спросил Амелин.

— Зайку бросила хозяйка… — подсказала мама.

— Под дождем остался зайка… — продолжил мальчик.

Женщина взглянула в окно и воскликнула:

— Боже мой, Слава, наша станция, — подхватила сына под мышки и утащила на выход, а яблоко осталось у меня.

Только они скрылись, как с соседних кресел к нам перебралась расфуфыренная женщина лет тридцати и тихим, заговорщицким голосом произнесла:

— Ребят, а можно я тоже вас пофотографирую? Мне в Фейсбук пост писать нужно, а в голове ни одной мысли. А так, ваши фотографии размещу и подпишу, что в электричках весело ездить. Только сядьте рядом.

— Сто рублей, — нагло заявил Лёха.

Она согласилась.

Я собиралась пересесть, чтобы не портить им кадр. Но женщина попросила остаться. Потому что из-за красных волос я похожа на Красную шапочку и очень гармонично с смотрюсь рядом с Волком.

Над Красной шапочкой Лёха так долго угарал, что привлёк внимание всего вагона.

Возле нас нарисовались три малолетние девчонки в коротких юбках с ярко накрашенными губами. Одна из них прямиком плюхнулась Кролику на коленки, а вторая приткнулась к Волку.

— Можешь отойти? — довольно невежливо сказала мне третья, собираясь фотографировать подруг.

Однако ответить я ничего не успела.

Дико взвыв и прорычав: «Вам сколько лет?», Волк принялся судорожно отпихивать девчонок от себя, точно заразу.

— Идите нафиг. Отвалите.

Девчонки сначала возмутились, почему ребенку можно, а им нет, но потом стали хихикать и ещё больше насели на Лёху.

В итоге одна дотянулась до ушей волка и сорвала маску.

Перед ними предстал взмокший, разрумянившийся и симпатичный, как никогда, Лёха. Синие глаза сияли. Щёки пылали. Длинный зарубцевавшийся шрам на левой щеке покраснел и придавал его смазливой физиономии оттенок брутальности.

Девчонки оторопели и смутились. Вредное, хулиганское выражение на их лицах сменилось кокетливыми улыбочками.

— Отдай, — Лёха протянул руку.

Девчонка с маской в руке отмерла и попятилась.

— Это ты свой шрам под ней прячешь?

— Это чтобы ты не ослепла от моей красоты. Быстро отдала!

— Неа.

Лёха рывком привстал. Девчонки шарахнулись назад, и та, что с маской, перекинула её своей подруге.

— Вы чё, оборзели?

Лёха вскочил и кинулся за ними по проходу. Послышался радостный визг и шум.

Мы с Кроликом поднялись посмотреть. Народ в вагоне со смехом наблюдал за происходящим.

Одна из бывших Лёхиных подружек с обиды написала на него заявление в полицию, обвинив в домогательстве, и хотя потом очень быстро заявление это забрала, потому что оно было липовое, Лёху всё равно долго песочили, угрожали статьёй и запретили приближаться к несовершеннолетним девушкам в принципе.

Он загнал одну из них на сиденье, навис и уже собирался отнять маску, как вдруг, резко отшатнувшись, крикнул нам:

— Заберите у неё маску. Мне нельзя, а то посадят.

— Давай, я, — отозвался Амелин так, словно кроме нас вокруг никого не было. — У меня справка из психдиспансера, мне ничего не будет.

В вагоне повисла тишина. Смех прекратился. Опасаясь, что Амелин подойдёт к ней, девчонка сама протянула Лёхе маску.

Больше до Москвы нас никто не беспокоил.

Пока мы шли до электрички, пока ехали на ней, мне казалось, что самое главное — вернуться домой, и тогда всё будет хорошо. Но уже в метро в битком набитом вагоне на Кольцевой, я вдруг осознала, что после трёх недель вместе в деревне, после всего, что там произошло, пара районов между нами теперь превратятся в огромное расстояние.

— Ты чего? — Амелин заглянул в лицо. — Тебе больно? На ногу кто-то наступил?

Он поискал глазами возможного обидчика.

Мои руки за его спиной ещё крепче сжались в замок.

— Давай зайдём, где-нибудь поедим?

— А как же спать?

— Может, не будем спать?

— Как, вообще?

— Ну, пока что.

— А что будем делать?

— Погуляем.

— После бессонной ночи, пяти километров пёхом и электрички? Да и мышцы болят, — он распрямил плечи, потягиваясь. — Особенно под рёбрами.

— Может, тебе к врачу?

— Да нет. Два-три дня отлежусь и всё. Это же просто растяжение.

— А поехали сразу к тебе?

— У меня там соседи. Забыла?

— Они соседи по квартире, а не по комнате.

— Думаешь, Артём стучится? Это же его квартира. Я там просто сплю. Я тебе говорил.

Но я знала, что Артём уехал и в квартире никого не было.

— Всё ясно.

— Можешь прямо сказать, что тебя беспокоит?