Онлайн книга «Отблеск безумной звезды»
|
…На аллее стоял Викентий и сосредоточенно нажимал на кнопки сотового телефона. Увидев Олю, он вспыхнул от радости и тут же спрятал телефон в карман. — Оля! А я уж тебе собирался звонить… — А я у Фани была. — Оля поцеловала его в прохладную, гладко выбритую щеку. — Я ей говорю, надо Олежку осанку исправлять, а она… — Делать тебе нечего! — попенял Викентий. — Пускай она сама со своим ребенком разбирается… Не лезь не в свое дело. — Я знаю, — тут же согласилась Оля. — Но мне так Олежка жалко… Фаня даже как будто рассердилась на меня, когда я предложила водить его на массаж. — Фаня — клиническая идиотка, — брезгливо произнес Викентий. Оля посмотрела на него и засмеялась. — А Фаня говорила, что лет десять назад у вас с ней было что-то вроде романа… — Ты ревнуешь? — с изумлением спросил он. — Нет, что ты! Это же было до меня, десять лет назад… — искренне веселилась Оля. — Хотя… — Никогда не ревнуй меня к этой Фане, — строго произнес Викентий. — К кому угодно, только не к ней. Дело в том, что лет десять назад она действительно меня домогалась, если можно так выразиться… Бр-р! Наглая, нахальная, упрямая… Не женщина, а танк! Она и мужа своего уморила, кстати. Оля неожиданно вспомнила историю, когда-то рассказанную ей Эммой Петровной. О том, как младший сын Степана Андреевича, Павел, соблазнил юную Стефанию и та даже пыталась повеситься… «Не очень-то похоже на Фаню, — мелькнуло у Оли в голове. — Хотя, может быть, лет двадцать назад она была совершенно другим человеком. И это Павел сделал ее такой…» Оля хотела спросить жениха о Павле, но передумала. В этом доме о нем старались не говорить лишний раз. …Вечером Викентий зашел к ней в комнату. — Не спишь? — Нет… — она отложила в сторону детектив, который читала до того. Под потолком вокруг лампы вился рой мотыльков. Викентий обнял ее. — Я так боюсь потерять тебя… — пожаловался он, уткнувшись ей в волосы. — Каждый раз, когда ты куда-то исчезаешь, я думаю о том, что ты снова решила меня бросить. Вот и сегодня я вернулся, а тебя нет… — снова напомнил он. — Я никогда тебя не брошу. Я тебя люблю! Они принялись целоваться. Мотыльки бились о лампу. Викентий торопливо выключил свет и снова вернулся к Оле. — Ты пахнешь цветами… У тебя такая нежная кожа! — Самый лучший, самый хороший… — она исступленно обнимала его, словно цеплялась за спасательный крут. Старая пружинистая кровать предательски заскрипела. — Тс-с, тише… — выдохнул Викентий. Его ладони были горячи, каждое прикосновение обжигало Олю. Если дом Степана Андреевича и внутри, и снаружи поражал барской роскошью, то все пристройки и флигельки — словом, то, где жили его родственники и останавливались на время гости, были обставлены очень скромно, по минимуму. Олина комната не отличалась от прочих — старая кровать, шкаф времен соцреализма, умывальник с холодной водой… Из роскошеств было только одно — на стене висела репродукция картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» в широкой золоченой раме. В данный момент рама поблескивала отраженным светом луны, плывшей за окном. — Ты только моя… только моя! — едва слышно шептал Викентий. — Никому не отдам… Оля все сильнее прижимала его к себе. Старая кровать издала что-то вроде визга… Викентий замер. Наверху загромыхал стул, и Эмма Петровна позвала: — Кеша… Кеша, ты где? — Не уходи! — умоляюще прошептала Оля, держа его за руки. — Куда ты? Не уходи… — Я сейчас, — он вскочил, быстро стал одеваться. — Кеша, она же просто так тебя зовет! — сердито прошептала Оля. — Нет, я так не могу… — раздраженно ответил он. Оля, закутавшись в простыню, тоже вскочила с кровати. — Послушай, это невозможно… Так нельзя! — Что нельзя? — Ты… ты в любой момент готов сорваться с места. Ты не можешь расслабиться и полностью отдаться своим чувствам… Ты говоришь, что любишь меня, а сам ведешь себя так, как будто совершаешь нечто непристойное… — А разве нет? — усмехнулся он в темноте. — Здесь такие тонкие стены и такие скрипучие кровати, что полностью расслабиться нельзя! Оля прижалась к нему. — Знаешь, чего я боюсь?.. — прошептала она. — Чего? — Что ничего не изменится. Даже после того, как мы станем мужем и женой — уже официально… — Оля, мы же не с мамой будем жить! — возразил он. — А у тебя… Потом купим квартиру побольше, это сейчас не проблема. — Даже если не с мамой… Все равно Эмма Петровна даже на расстоянии будет контролировать тебя. — Оля, это моя мама… Конечно, у вас сейчас не все ладится, но потом вы привыкнете друг к другу. Все будет хорошо… — Ладно, иди… — Оля оттолкнула его. Викентий ушел, и она осталась одна. Легла на скомканную постель и закрыла глаза. На небольшой полянке в саду, в окружении яблонь, стоял Ярослав Глебович Силантьев, в старых широких джинсах и перепачканной краской безрукавке, с разметавшимися по плечам длинными седыми волосами, и, закусив губу, ожесточенно водил кистью по холсту. Ярослав Глебович был художником, горьким пьяницей и мизантропом. Вообще непонятно, по какой причине он жил у Степана Андреевича, но, вероятно, причины все же были. — Добрый день, — поздоровалась Оля, проходя мимо Силантьева. — Добрый… — отрывисто буркнул тот в ответ. Оля уже приблизилась к тому месту, где аллея сворачивала в сторону, как Силантьев позвал ее: — Ольга! — Да?.. — обернулась та. — Можно вас на минутку… Оля подошла к Ярославу Глебовичу. На холсте расползались бело-желто-зеленые пятна, которые ничуть не походили на яблоневый сад, который в данный момент художник писал с натуры. Скорее будущая картина напоминала разлившуюся по столу окрошку — с островками рубленого яйца и зеленого лука. — Вот что, Ольга… Как у вас со временем? — отрывисто спросил он. — Нормально… А почему вы спрашиваете? — пожала она плечами. Вблизи от Силантьева странно пахло — смесью скипидара и валерьяновых капель. В длинных волосах у него запуталось несколько жухлых листьев. — С трех до четырех — вас устраивает это время? — недовольно буркнул он. — Я бы хотел вас писать… Природа, понимаете, опостылела, ни одного подходящего лица вокруг… Тут эта Мура ко мне привязалась, чтобы я написал с нее портрет, но я ее погнал. Уж лучше вы, чем это чучело! |