Онлайн книга «Сказка в дом стучится»
|
Да, уши мне сейчас мама надерет. Но только после душа. Правда сначала нужно вытолкать оттуда сестренку с феном. — Ты чего не с пижамой? — удивилась та. — Ухожу я от вас, злые вы… — Аль, я серьезно! — Так и я серьезно. У меня вынужденное свидание. — Какое? Ты же спать собиралась… — хлопала сестренка большими глазами. — А я от своих планов и не отказываюсь. Я только локацию меняю. С вами мне все равно не уснуть будет. Приду утром, так что можете на засов запереться. — Ты серьезно сейчас? — Вероника, уйди уже наконец! Не лето, чтобы прямо из душа на улицу прыгать. И достань мне какой-нибудь из своих старых рюкзаков. Через десять минут я вывалилась в коридор с зубной щеткой, дезиком и испариной на лбу — не от душа, а от мыслей, что я делаю сейчас несусветную глупость. — Аля, что ты затеяла?! Мать преградила мне дорогу, но у меня от страха перед встречей с Терёхиным сжался не только желудок, и я спокойно протиснулась по стеночке в комнату, чтобы бросить все в школьный рюкзак, который Вероника заботливо положила возле моей сменки. — Аля! Я обернулась, застегивая на весу молнию. — Мама, я завтра вернусь. Не рано. Так что увидимся вечером, после работы. Тогда ты точно успокоишься, и я смогу жить дальше. А не успокоишься, мне придется свалить навсегда. — Он за тобой приедет? — Я — за ним. У нас машина одна на двоих нынче. — Аля, не надо за ним ехать. Аля, успокойся! Так нельзя… — Мама, а как можно? Мне тридцать лет. Я могу сама решать, с какими мужчинами встречаться и какие подарки принимать. Испанский стыд на то и испанский, чтобы в России его не испытывать. Успокойся, мам! Ты никогда не думала, что твои подружки и наши соседи мне просто завидуют? Не думала? А вот подумай и успокойся. Коньячка выпей. Отпустит. — Я тебя не отпускаю! И она действительно встала в дверях. — Рискуешь познакомиться с моим хахалем лично. Он сказал, что поднимется, если я не спущусь. — Ты же едешь за ним… Черт, сболтнула лишнего. И без коньяка. — Он на такси приедет, и мы поедем куда-нибудь… Ночь длинная. — Не езжай к нему домой… — выдала она мне шепотом, будто ей самой стало страшно от собственной глупости. — Мам! Мы взрослые люди, мне тридцать, ему — сорок. Мы, наверное, без твоих советов решим, что нам делать. Для этого, кстати, домой ехать совсем не обязательно. Мама, дай мне пройти! Я прошла, к кладовке, стащила с крючка куртку, вытащила из-под вешалки кроссовки. На мне штаны из мягкого вельвета — в них спать удобнее: цвет в цвет с Баронессой буду. Да что ж меня так трясет? Футболка уже вся мокрая, а это ж только начало… Чего только, не понятно. Вероника подняла брошенный на пол рюкзак, пока я перекидывала через голову сумку — нет времени перекладывать вещи, в спешке обязательно что-нибудь забуду. Ключи от дома, например, в который мне все же хочется вернуться. — Аля, удачи! — шепнула Вероника и хотела подмигнуть, наверное, но в итоге зажмурилась. Я перекинула рюкзак через плечо. — Буду не раньше полудня. Завтрак для меня не оставляйте. И хлопнула дверью. У меня еще минут двадцать в запасе, но их я лучше проведу в машине, чем в прихожей. Для нервов спокойнее. И белые ночи за тонированными стеклами не так страшны. Особенно, когда говоришь по телефону. Не с Валерой. С Игорем, которого у меня получилось послать на нужные три буквы. — Да, гитара в полном порядке… И я не врала — заставила себя взять ее в руки. Думала, гитара поможет мне взять в руки себя самою. Но это было еще до приходы мамы, до разговора с Терёхиным — в прошлой жизни, короче. — Извини, я не сдержалась. Но давай я тебе хотя бы часть денег переведу, если ты стремишься помочь мне разнесчастной… Давай, а? Жить дружно? — Может, натурой отдашь? — У меня «зюб», забыл? До июля ни-ни… — У тебя все нормально с зубом. И с голосом. У тебя с мозгами не того немного. Или много — давно не виделись. Ну, натурой? Совсем маленьких возьмешь? Двухлеток… Это капец для меня, а ты сможешь. Я знаю, что тебя дети любят… — Все потому что я их не люблю. Чем меньше женщину мы больше… Когда надо? — На будущей неделе. Двухлеток. С зайцами и морковкой… — Ну ты пошляк… Ты там только скажи воспиталкам своим, чтобы не лезли ко мне со своим умным мнением. Детки их умнее. Они не в них, они в дураков-родителей. Игорь, ну блин… Когда-нибудь я научусь говорить тебе «нет». — Не получится. Я просто подготавливаю почву, чтобы ты кому-нибудь сказала да про собственного ребенка. — Не дождешься… — Может, и не дождусь… Но ты у нас девушка непредсказуемая. Может, и уговорю… Пауза. Ждёт, когда пошлю? Не дождётся! — Короче, в четверг — три группы малышей. Начиная с десяти утра. Полчаса с пятнадцатиминутным перерывом. До двенадцати надо управиться, потом они спать… — Не грузи меня, ладно? Я никогда не опаздываю на работу и не задерживаюсь на ней. Это работа и только. Не надо включать со мной режим «хромой собачки». Мне этих детей очень жалко, но я не собираюсь ради кармы выходить из зоны комфорта. Ничего личного, ясно? Я не ты, я не святая. — Аль, твои подколы раздражают, понимаешь? — Ты не думал, что навязывая людям свое мировоззрение, ты их тоже раздражаешь? Я не могу решить проблему этих детей даже сказкой. И все же даю этому миру достаточно. Жертвенность — это не обязательное качество хорошего человека. Я вот честно общаюсь с тобой только из-за того, что знаю тебя с детства. Тогда ты ещё не был таким упёртым в спасении чужих детей. — Просто надо понять, что если не ты, то кто… — Конь в пальто! Отстань, ладно? Иначе я не приду. У меня нет потребности кого-то спасать. Мне бы себя уберечь от неправильных решений. Я бросила телефон на соседнее сидение и уставилась на серые кирпичи трансформаторной будки, в которую упирался носом мой — да, по доверенности уже мой — Хайлендер. Как пробить стену непонимания головой, я не знала, но билась с завидным упорством. Зачем? А затем, что детскими болезнями нужно переболеть в детстве — тогда и не нужно в тридцать бежать в ночь, роняя тапки, непонятно с кем… С кем, понятно, но зачем — непонятно точно! Краем глаза я заметила такси, но не вышла. — Ты почему за рулём? Валера открыл дверь раньше меня, и мы оказались лицом к лицу. — Привычка. Дурная… — попыталась я быть серьезной, но не смогла: губы сами расплылись в безумную и даже малость счастливую улыбку. |