Книга Горький шоколад, страница 209 – Валентина Щиброва

— А ты меня тут не воспитывай! — Оля тоже повысила голос, — у меня мать больная. Без операции она умрет. А одна у меня! Одна! Поняла? Папаша бросил ее с грудным ребенком на руках. А она, между прочим, сирота. Ты даже не знаешь, как мы жили. Как голодали. Как она пыталась мне дать достойное детство. Сама себя во всем ущемляла. Я ей по гроб жизни должна за ее заботу. И мне плевать, каким способом я достану деньги. Но она будет жить. Будет! Что? Язык прикусила? Так не лезь, куда не следует!

Я рухнула на диван рядом с ней и схватилась за свою голову. Крупные слезы скатывались по щекам и капали на дорогой паркет, меня трясло от дикого страха.

— Извини, — сквозь дрожь и всхлипы ответила я ей. — Я не хочу … я не хочу этого. Я лучше умру …

— Фигню не говори! — осекла меня Оля и положила руку на мое плечо. — Смирись, Маш. Просто смирись.

— Ты умеешь хранить тайны? Хотя … не важно уже ничего. Я здесь из — за своего любимого человека. Они где — то его держат. Ему нужно … в больницу. Иначе … я не знаю, что будет с его жизнью, — я заплакала, думая о Саше. — Оля … эти люди изверги … это вообще не люди. Они чувствуют себя безнаказанными из — за своей власти. Где это чертова справедливость? Где она, твою мать?

— Они меня не обижают.

— По-твоему — это нормально? — гаркнула я в злости.

— Не нормально. Но мне важна сейчас мама. На остальное плевать. Извини. Ничего личного.

— Не извиняйся. Ты причем.

— Черт! — Оля нервно постучала пальцами по дивану. — Жаль мне тебя. Вот правда. Я по воле делаю. А вот так насильно. Жестко, конечно. Обещаешь, что не скажешь никому? Хотя … рассказывать и не придется. Возможно.

— О чем? — я взглянула на нее заплаканными глазами.

— У тебя макияж испортился.

— Говори.

— На свой риск … ну ладно, — выдохнула Оля, крутя в руке пустой бокал. — В общем, прошлая девочка, которая была со мной здесь. Она потом больше не появилась в клубе. Я вообще ее больше не видела.

— И … к чему ты клонишь? — с ужасом спросила я, перестав плакать.

— Ни к чему. Я не знаю, где она. Но именно после этого выезда, она больше не появилась в клубе. Будто, вообще испарилась, — задумчиво произнесла она.

— Мамочка, — судорожно прошептала я. — О чем ты? О чем?

— Я ему похоже понравилась. Он сказал, что на дочь его похожа.

— Он … старый?

— Ну да … в годах мужчина. Но следит за собой. Выглядит моложе своих лет.

— Что за прибамбасы у него, Оля? — я сплю. Это все неправда. Пусть я проснусь, и все будет обычным кошмаром.

— Сама посмотри, — Оля махнула куда — то в сторону.

В углу стоял небольшой журнальный стол, накрытый красным полотном.

— Что там? — с замиранием сердца спросила я.

— Подойти и посмотри, — настаивала Оля.

Не ощущая твердого пола под ногами, я дошла до стола и трясущимися руками сдернула ткань.

— О, боже! — зажала я рот рукой. В ужасе рассматривала различные игрушки для сексуальных игр.

— Он любит садо — мазо, — сказала Оля. — Ему нравится боль, подчинение.

— Как ты … это терпишь? — я развернулась к ней, не понимая ее спокойствия. — Или тебе тоже нравится?

— Не нравится. Я же сказала, мама мне дороже всего этого, — холодно ответила она. — Поэтому я все вытерплю ради нее.

— Нет … нет …я не буду …я не позволю делать мне больно … я не могу … не могу так унижаться. Я не дам себя трогать! Не дам! — последнюю фразу я выкрикнула.

— Маш …

Но я не слушала ее. Подбежав к двери, стала колотить ее, как безумная, кулаками и ногами.

— Выпустите меня отсюда! — кричала я и стучала по двери. — Выпустите меня! Выпустите я сказала!

— Маша, прекрати! — подошла ко мне Оля.

— Отстань от меня! Я не буду продавать свое тело извращенцам! — кричала я. — А ну откройте мне дверь! Твари!

— Сейчас же сделали там тишину! — рявкнул на нас охранник по ту сторону двери.

— Да пошел ты, идиот! Открой дверь, я сказала! — никогда еще так не желала жить, как сейчас. Я уже не контролировала свои действия. Колотила не прекращая.

— Маша, хватит! — дергала меня за руку Оля. — Сейчас из — за тебя влетит и мне.

— Нет, не хватит! Не хватит!

— Маша, блин!

— Не трогай меня! А ну откройте мне сейчас же дверь! Вы не имеете право держать меня взаперти! — колотила еще сильнее.

Дверь неожиданно открылась, и я упала прямо на охранника. Тот грубо схватил меня за волосы, и откинул голову назад.

— Сейчас же сделала тишину! А то быстро заткнешься, шлюха! — со злостью рыкнул мне охранник возле уха.

— Ай! — было очень больно, словно сдирают кожу с головы. — Отпустите меня … пожалуйста.

От боли уже не чувствовала кожу головы.

— Я же сказал заткнуться, но, видимо, куриным мозгам нужно доходчивее объяснять! — просипел в гневе охранник. К моему подбородку прислонили что — то холодное. Оля в ужасе застыла на месте. Я тяжело дышала, дрожа от страха. Смотрела жалобным взглядом на охранника и молила про себя, чтобы он опустил пистолет. Перед моими глазами вся жизнь пронеслась. И о чем я думала в первую очередь, так это о моих любимых — маме и бабушке. Как же я их люблю. Пусть у них будет все хорошо. И простят меня за все.

— Что? С жизнью прощаешься, шлюха? — удовлетворенно проурчал он, опуская ствол пистолета медленно по моей шее вниз, а затем ткнул его в мое плечо. — Сразу орать перехотелось? Да? Как я ненавижу вас малолеток продажных. Весь стыд пропили и между ног оставили. И это наши будущие матери? Тьфу! — охранник смачно плюнул на пол рядом с моими туфлями.

— Она … больше не будет, — Оля попыталась отвлечь его. В ее голосе я тоже слышала испуг. — Сейчас гость приедет. Нам нужно приготовиться.

— Замолкни! — цыкнул на нее охранник, не отрывая от моей шее взгляда. — Небось, мамка и не знает, чем тут доча занимается? Да? Отвечай!

— Нет, — прошептала я. — Отпустите меня, пожалуйста. Я … хочу уехать отсюда.

— Может еще на колени встанешь и попросишь отпустить тебя? А? — тряхнул он меня. — Чего молчишь? А то врешь слишком сладко. Даже вериться. Глаза такие несчастные округлила.

— Пожалуйста, — молила я — ни жива, ни мертва. Я уже и боль на голове так сильно не ощущала. Только оружие …страшное оружие на плече. А если он …нажмет на курок? Если нажмет? Я прикрыла глаза, чтобы сделать вдох.

— Будь моя воля, — продолжал он, надавливая на мое плечо пистолетом. — Всех бы вас, шлюх, сжег на одном костре. И ни один бы мускул от жалости не дрогнул. Вас нужно истреблять. Наказывать. Чтобы меньше было разврата и распутства.