Книга Прежде чем я упаду, страница 32 – Лорен Оливер

Элоди толкает стрелку двумя пальцами, та делает один оборот и останавливается на слове «ДА».

— Смотри, ма. — Элоди поднимает руки. — Без рук.

— На этот вопрос нельзя ответить просто «да» или «нет», тупица, — тянет Линдси, закатывая глаза и делая большой глоток «Шатонеф-дю-Пап», спертого из винного погреба.

— Отстойный город, — заявляет Элли. — Здесь никогда ничего не случается.

Ноль тридцать три. Ноль тридцать четыре. Прежде секунды и минуты не летели так быстро, спотыкаясь друг о друга. Ноль тридцать пять. Ноль тридцать шесть.

— Нужно музыку поставить, что ли, — предлагает Линдси. — Сколько можно сидеть без дела?

— Точно, музыку, — соглашается Элоди.

Они с Линдси несутся в соседнюю комнату, где находятся колонки для айпода.

— Никакой музыки, — умоляю я, но уже слишком поздно.

Бейонсе гремит во всю мощь. Вазы дребезжат на книжных полках. Моя голова вот-вот взорвется, по телу пробегает озноб. Ноль тридцать семь. Я забираюсь на диван поглубже, укрываю колени одеялом и затыкаю уши.

Линдси и Элоди врываются обратно. Мы все одеты в шорты-боксеры и топики. Линдси явно совершила набег на кладовку, потому что они с Элоди нацепили лыжные очки и флисовые шапки. Элоди ковыляет по комнате, запихнув ногу в детский снегоступ.

— Обалдеть! — визжит Элли, хватаясь за живот и сгибаясь пополам от смеха.

Линдси вертится с лыжной палкой между ног, раскачиваясь взад и вперед.

— О Патрик! Патрик!

Музыка так гремит, что я едва слышу голос Линдси, даже убрав руки от ушей. Ноль тридцать восемь. Осталась одна минута.

— Ну же! — кричит Элоди, протягивая мне руку.

Но я так переполнена страхом, что не могу двигаться, не могу даже покачать головой. Элоди наклоняется вперед и добавляет:

— Живи веселей!

Мысли и слова теснятся у меня в голове. Возникает желание заорать: «Довольно!» или «Да, я хочу жить!», но я могу только крепко зажмуриться и представить, как секунды текут, точно вода в бескрайний бассейн. Я воображаю, как мы несемся сквозь время, и думаю: «Сейчас, сейчас, это случится сейчас…»

И наступает тишина.

Мне страшно открыть глаза. Внутри разверзается бездонная пропасть. Я ничего не чувствую, словно умерла. Потом раздается голос:

— Слишком громко. Порвете себе барабанные перепонки еще до двадцати лет.

Я распахиваю глаза. Миссис Харрис, мама Элли, стоит в дверном проеме в блестящем дождевике и приглаживает волосы. Линдси застыла на месте в лыжных очках и шапке, а Элоди неуклюже пытается снять снегоступ.

Получилось. Сработало. Облегчение и радость затопляют меня с такой силой, что я чуть не плачу.

Но вместо этого я хохочу. Давлюсь от смеха в полной тишине, и Элли косится на меня, как бы спрашивая: «Теперь смеешься?»

— Вы что, напились, девочки?

Мать Элли смотрит на всех по очереди и хмурится при виде почти пустой бутылки вина на полу.

— Едва ли. — Элли плюхается на диван. — Ты поломала нам весь кайф.

Подняв очки на макушку, Линдси весело говорит:

— У нас танцевальная вечеринка, миссис Харрис.

Как будто танцевать полуголыми в зимнем спортивном снаряжении — самое подходящее занятие для герлскаутов.

— Хватит, — вздыхает миссис Харрис— Это был длинный день. Я ложусь спать.

— Ма-а-а-ам, — ноет Элли.

Миссис Харрис испепеляет ее взглядом и отчеканивает:

— Больше никакой музыки.

Наконец Элоди высвобождает ногу и валится назад, на один из книжных шкафов. «Руководство по ведению домашнего хозяйства» Марты Стюарт падает ей под ноги.

— Ой!

Густо покраснев, Элоди смотрит на миссис Харрис, как будто боится, что ее отшлепают.

Не в силах удержаться, я снова начинаю хихикать.

Миссис Харрис закатывает глаза к потолку и качает головой.

— Доброй ночи, девочки.

— Отлично. — Элли перегибается и щиплет меня за бедро. — Тормоз.

Элоди хихикает и подражает голосу Линдси:

— У нас танцевальная вечеринка, миссис Харрис.

— По крайней мере, я не свалилась на книжный шкаф. — Линдси нагибается и крутит у нас под носом задницей. — Поцелуйте меня в зад.

— А это мысль! — восклицает Элоди, притворно бросаясь к ней.

Линдси верещит и увертывается, а Элли шипит:

— Ш-ш-ш.

В тот же миг миссис Харрис кричит сверху:

— Девочки!

Через несколько секунд все смеются. Как хорошо смеяться вместе со всеми!

Я вернулась.

Через час мы с Линдси и Элоди лежим на диване в форме буквы «Г». Элоди занимает верхнюю перекладину, а мы с Линдси устроились рядышком. Мои ступни прижаты к ступням Линдси, и она все время шевелит пальцами ног, чтобы вывести меня из себя. Но сейчас ничто не может вывести меня из себя. Элли притащила в комнату надувной матрас и одеяла из спальни наверху (она уверяет, что не может уснуть без своего любимого одеяла). Прямо как в девятом классе. Мы тихонько включили телевизор, потому что Элоди нравится звук и в темной комнате мерцание экрана напоминает о летних вечерах, когда ночью мы вламывались в клуб с бассейном, собираясь поплавать, о том, как свет пронзал толщу черной воды, о тишине и покое, словно ты последний человек на земле.

— Эй, — шепчу я.

Не знаю, кто еще не спит.

— Ммм, — мычит Линдси.

Я закрываю глаза, и покой окутывает меня с головы до ног.

— Если бы вам пришлось переживать один день снова и снова, какой бы день вы выбрали?

Но подруги молчат, и через некоторое время Элли начинает посапывать в подушку. Все спят. Однако я еще не устала. Я на подъеме, поскольку нахожусь здесь, в безопасности, поскольку прорвала пузырь пространства — времени, в который угодила. Но все равно закрываю глаза и пытаюсь представить, какой бы день я выбрала. Воспоминания проносятся мимо — десятки и десятки вечеринок, походы за покупками с Линдси, обжорство на вечеринках с ночевками и рыдания над «Дневником памяти» с Элоди; и даже раньше: семейные вылазки, мой восьмой день рождения, первый раз, когда я нырнула с вышки в бассейн и вода попала в нос, а голова закружилась, — но все они почему-то кажутся несовершенными, грязными и мутными.

В идеальный день не будет никаких уроков, это точно. На завтрак подадут оладьи — мамины оладьи. Папа приготовит свою знаменитую глазунью, а Иззи накроет стол, как иногда по выходным, разномастными тарелками, цветами и фруктами, которые соберет по всему дому, вывалит посередине стола и назовет «украфением».