Онлайн книга «И дети их после них»
|
Клем трахалась с Симоном. Когда Клем ей исповедалась, Стеф ее, разумеется, обругала, сучку такую. Но очень скоро любопытство взяло верх. И теперь обе радовались вновь обретенному равенству, чудесной возможности поделиться друг с другом. Более того – сравнить! – Ну давай, колись, – не унималась Стеф. – Где ты его трахала? – Не знаю. Где придется. – Как это – где придется? Вы к нему домой ходили? – Раз или два. – А к тебе? – Раз или два. От потрясения глаза у Стеф стали совсем круглые, ее бросило в жар. – Но не у него в машине все же? – Не помню. – Все ты помнишь! – воскликнула Стеф, толкая ее в плечо. – Козлиха! – Ну лаааадно, о’кей. Раз или два. По-быстрому. – Так он тебя по-всякому отодрал, выходит, и так, и этак. – Ну да, блин, выходит, что так, – согласилась Клеманс. Стеф расхохоталась. – Суки вы все-таки… – Знаю… Мне так жаль, – искренне сказала уже прощенная Клем. Стеф вскочила на ноги. Вся эта история волновала ей кровь и в то же время задевала за живое. Но как все же приятно было купаться в этом новом сообщничестве, понимать друг друга с полуслова. Нет, она больше не могла, ей надо было знать все. – А сколько времени это продолжалось? – Не знаю. – Слушай, хватит, выкладывай. – Неделю или две. – Да? Месяцы! – Ну месяцы, – с притворной грустью согласилась Клем. – Вот собака, по очереди нас трахал. – Иногда даже в один день. – Серьезно? – Говорю тебе. – Козел. – Говнюк. – Нет, ну какая сволочь! – Просто больной. – Извращенец, точно. – Не то слово. Ну ладно, посмеялись и хватит, пора вернуться к сути проблемы. – Так что? – Что – что? – откликнулась Клем. – Ну как, хорошо было? – Ничего. – Да ладно тебе, зачем тебе несколько недель с ним трахаться, если это было никак? – Да нет, все хорошо. Ну, я не знаю. Он все же такой… своеобразный. – Ага, не оценил он тебя на самом деле. – Честно говоря, он все делает как будто в кино. Клем сделала ошалелое лицо, схватилась руками за воображаемый конский хвост и в качестве иллюстрации к своим словам сделала несколько резких движений бедрами. Стеф больше не могла: – Ага, жесть! – И потом у него такой странный… Теперь Клем с невинным выражением лица, высоко подняв брови, демонстрировала согнутый мизинец. – Да уж, – ответила Стеф. – Прямо как у йоркшира. Клем прыснула со смеху. – Перестань! Сама ты дура чокнутая! Девчонки стали тузить друг друга, толкаться, пыхтя как паровоз. Стеф было уже не остановиться. – Нет, нет, – снова проговорила она. И, с отвращением глядя на мало впечатляющее пространство, заключенное между ее указательным и большим пальцами, продолжила: – Такой розовый, мокрый, фу, гадость! – Ну, это ты, блин, загнула! Но Клем хотела продолжения. – А ты заметила? Когда он кончает? – Что? – Ну не знаю. Он пыхтит. Стеф показала: «Уфффф, уфффф, уфффф». Широко раздувая ноздри, она изобразила нечто среднее между сопением быка и пыхтением паровоза. – А-ха-ха! Ну да, точно! – воскликнула Клем на седьмом небе от восторга. Такие откровения были неотъемлемой частью их дружбы, наравне с детскими воспоминаниями, безразмерными телефонными разговорами и ванночками кокосового мороженого, поглощаемого под «Грязные танцы». И абсолютной уверенностью в том, что, когда надо, подруга всегда будет рядом. Еще подростками они делились друг с другом познаниями о функционировании интимных частей своего тела, отчитывались после очередной прогулки с парнем, подсказывали одна другой, как избежать цистита или грибка. Их девичьи тела представляли собой такие сложные механизмы, что справляться с ними они могли только вдвоем. Эта близость на гинекологической почве постепенно распространилась и на другие области, они испытывали лихорадочное наслаждение, описывая свои ночные похождения, разбирая своих парней по косточкам, с ног до головы, как в прозекторской. Те слышали, что девицы еще хуже них, что они жестче, безжалостнее, а главное – гораздо конкретнее. Но не верили. А зря. Справедливости ради надо сказать, что ту же анатомическую кровожадность девчонки применяли прежде всего к себе самим. Они без конца рассматривали себя, сравнивали друг с другом и с фото из глянцевых журналов, гордились какой-нибудь сузившейся порой, считая, что любая неправильность в фигуре – вполне резонный повод для самоубийства. Клем, например, была зациклена на своей «киске». У нее были крупные губы, выступавшие за края на манер крыльев бабочки. Она беспокоилась по этому поводу, словно речь шла о какой-то болезни или уродстве. Стеф не раз пыталась ее урезонить. Но каждый раз, когда у Клем наклевывался новый парень, эта навязчивая идея возвращалась. Как-то, потеряв терпение, Стеф попросила показать, что же у нее там такое. – Ну и что? Нормальная «киска». – Нет, а вот тут? Просто кусок мяса какой-то… – Больная? «Киска» – супер! – Ага, у самой-то вон какая красивая. – Говорю тебе, – сказала Стеф. А пока Симон Ротье получал по полной. Он и дурак, и член у него с гулькин нос, и выпендрежник, и нахал, короче, мерзкий импотент, в постели – полный ноль. – Ага, но он все же классный. – Да ладно тебе. – А пока он здорово постебался над нами. – Да уж, – согласилась Клем. Стеф протянула ей бутылку «Севенап». Лимонад был теплый, но Клем все же сделала глоток, чтобы доставить ей удовольствие. – Ты на меня злишься? – спросила она у подружки. Стеф уже и сама не знала. – Мудак он, вот и все. – Бросишь его? – Хуже всего, что я даже этого не могу. – Как это? – Ну я даже не знаю, мой он парень или нет. Мы этого официально так и не решили. – То есть? Что ты имеешь в виду? – Ну его родители, например, думают, что мы просто дружим. |