Онлайн книга «Стальное сердце»
– А ты злой, оказывается, Заяц, – искренне удивился Смолянинов. – Ты видел хоть раз, чтобы Костенко дежурил по отделу? Или в типографию бегал, или «свежей головой» был? Ни разу. И Витька – это Костенко номер два. Он скорее в психушку готов, чем за станок. – Заяц, ты очень злой! – сообщил ему Смолянинов. – И ты циник! – Такие из принципа ставят перед собой задачи, на которые нет ответа! – гнул свое Зайцев, потихоньку разъяряясь. – Фу! А еще Зайцев! Волчара ты позорный! Зайцев сник. – Я хочу понять, отчего мы с тобой не беремся за такие дела, – объяснил Смолянинов. – А если беремся, то не доводим до конца. У тебя сколько публикаций было по «Программе «Зомби»? – Ну, восемь… или девять. – Кстати, у Костенко ни одной. – Нет, была одна. Первая. Там стояли две подписи – моя и его. – Вот именно. У него, который все придумал, одна. А у тебя двадцать. И он в больнице, а ты здесь. Почему? Сказать? – Ну скажи. Тоже мне… – Потому что его интересовал результат. А тебя – публикации. Ты как только уперся в стенку и понял, что писать больше не о чем, сплавил тему на сторону. Ларину вот этому. А Тимке нужен был результат, он боролся за идею, понял? – Ну и что? – резонно спросил Зайцев. – Да ничего! Просто ты профессионал, а он нет. Вот и все. – Так я это сам говорил. – А я с тобой и не спорю. – А о чем мы тогда?.. – Я разобраться хочу, – жестко произнес Смолянинов. – Ладно. – Зайцев невоспитанно сплюнул под ноги и прикурил новую сигарету от окурка. – Понял я тебя, Кир. Понял. Значит, так. Рассказываю один раз. Я сплавил эту тему Ларину потому, что почувствовал, что мне страшно. Все, я это сказал. Вслух. Ну что, съел? Смолянинов молчал. – И потом, там действительно был тупик, – объяснил Зайцев. – Я на самом деле уперся в стену. Дальше информация кончалась. Меня футболили из инстанции в инстанцию, никто не хотел со мной говорить. Ну, я и… – Нашел того, кому было не страшно, – кивнул своим мыслям Смолянинов. – Пожалуйста, – развел руками Зайцев. – Пожалуйста. – Олежка, тебя ведь никто ни в чем не обвиняет, – улыбнулся Смолянинов. – Извини, я просто что-то задумался обо всем этом… Мне казалось, что у тебя есть ответ. А ты и сам ничего понять не можешь. – Страшно было. И Костенко тоже боялся. Он сам мне говорил. Да все боялись, Кир! Все! Даже Гульнов боялся, который вообще был в стороне. Знаешь, как он озверел, когда нас цензура прикрыла?! А ведь он неспроста тогда рогом уперся. Он тоже понял, какая это страшная тема и как больно за нее можно получить. А Тимофей, между нами говоря, повел себя, как сука высокомерная! Глядел на нас свысока и хихикал – мол, побойтесь с мое, мужики… Он-то думал, я этого не вижу… Смолянинов встрепенулся и хитро глянул на хмурого Зайцева. – А пошли-ка мы с тобой кофейку долбанем! – процитировал он шутку с факультетского капустника. – По чашечке! – подхватил Зайцев. – Кружечек по восемь! – завершил диалог Смолянинов. – Пошли, – кивнул Зайцев и снова погрустнел. – Тимку помянем. – Помянем, – согласился Смолянинов. – Хреново без него. И не так уж чтобы очень близко я его знал, а вот… хреново. Они вышли на проспект Маркса (или теперь Моховую?) и молча двинулись к метро, наклонившись вперед, навстречу внезапно подувшему ветру. – «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла безраздельно властвуют над миром», – вдруг процитировал Смолянинов. – Я сказал это Костенко почти два года назад. Как раз после самой первой вашей публикации. Сейчас вот вспомнилось… – Я тебе соврал насчет психушки, – пробормотал Зайцев. – И тебе, и Витьке, всем соврал. Смолянинов остановился так резко, что Зайцев по инерции проскочил вперед. И останавливаться не стал. Смолянинов догнал его и крепко взял за воротник. – Пошли, пошли, – сказал Зайцев, неприязненно морщась. – Пива очень хочется. – Так что же с ним на самом деле?! – грозно вопросил Смолянинов, мелко тряся Зайцева за воротник. – Удрал он! – рявкнул Зайцев, вырываясь. – Сбежал! Сбежал!!! Бросил все и рванул! И в психушке не он, а его мать! А отец застрелился, понял?! С собой покончил! Ясно тебе?! – Откуда ты… – пробормотал Смолянинов, выпуская зайцевский воротник и снова останавливаясь. Зайцев тоже встал. Прохожие на него оглядывались. – К Гульнову кагэбэшник приходил, – сказал Зайцев устало. – И ко мне тоже. Все напугать пытался – государственная тайна, измена Родине… – А Костенко где? – пробормотал обалдело Смолянинов. Зайцев скорчил в ответ гримасу. – Первый раз Тим меня предал, когда разыграл спектакль, будто уходит из расследования, – сказал он горько. – И не только меня, всех нас. Второй раз предал, когда симулировал манию преследования. Он ведь на самом деле ложился на обследование в какой-то институт. И мне это действительно его отец по телефону сказал, я просто зажал информацию. А в третий раз он нас предал, когда пропал без вести. – Да почему же предал? – удивился Смолянинов. – Наоборот, он все взял на себя, он хотел один… – А это что, не предательство?! – воскликнул Зайцев. – Он что-то узнал, понимаешь? Узнал что-то такое, что испугался и сбежал! Почему он к нам не пришел, а? Думаешь, мы бы не раскрутили это дело?! Да мы бы всю страну на уши поставили! Но он хотел все один, только один! Я от страха ночами не спал, квасить начал, мне среди бела дня чертовщина мерещилась, а получается, целый год потратил на какую-то х…ню! И теперь мы здесь, и все в говне, а он неизвестно где, и его ГБ ищет! Это что, не предательство?! – орал Зайцев, надсаживаясь. Смолянинов стоял перед ним и глядел себе под ноги. – Что ж мы, не люди? – спросил его Зайцев уже тихо. – Не друзья ему? Получается так. Получается, он нам не верил. Чем мы это заслужили? Тем, что помогали ему всем, чем могли? Что, мы меньше его рисковали? Мы ведь тоже с Гульновым запросто идем по статье об измене Родине… Мне этот кагэбэшник очень здорово все объяснил. Ну, плевал я на статью, ни х…я они мне не сделают. Но я по-прежнему ни х…я не знаю и ни х…я не понимаю! А Костенко, сука, что-то знает! А мы – нет! Это что, по-человечески? – Государственная тайна, измена Родине… Значит, это все правда? – пробормотал Смолянинов. – Значит, это все правда, – эхом ответил Зайцев. – И что ты теперь намерен делать? – А что ты мне посоветуешь? – спросил Зайцев. – Вот поставь себя на мое место. Ну, поставь. |