Книга Госпожа ворон, страница 27 – Анастасия Машевская

— И построить еще двадцать, — Ном вытянулся в лице. Бану добила:

— А потом еще двадцать.

— Не думал, что вам так нравится золото.

— А мне и не нравится.

Старик смекнул. Чуть наклонился к столешнице и, глянув влево-вправо, заговорщески прошептал:

— Наделали шума за войну на суше, теперь собираетесь и на море? Что ж, если хотите…

— Никакого шума, — осекла танша. Ном выпрямился и даже отстранился от стола.

— Тогда я ничего не понял, — сообщил старик.

— Мне нужно построить город, о котором не будут знать за пределами чертога.

— Хо…

Ном, играя бровями, похмурился, поджал уголок губ, потом другой, причмокнул, будто обсасывая мысль, и заявил:

— Мне кажется, это не так уж много денег, между нами. Уж на один город маленькая танша награбила.

— Только строить его некому.

Ном впервые на памяти Бансабиры нахмурился и так надолго умолк.

— Вы серьезно? — уточнил он, наконец.

— Мир велик, мы найдем все, что нужно.

— Мы отнимем все, что нужно? — в голосе корабела зазвучала ирония.

— Мы возьмем, — настояла Бану.

— И заплатим кровью? Это хотите сказать?

— Кровью можно рассчитаться даже с Богами. То ли дело — с людьми? — философски заметила танша.

— И сколько вы хотите?

Бансабира неторопливо выпила вина. Все сомнения на этот счет — хотя бы на этот — она смогла отбросить за недели раздумий по возвращению из странствий.

— Я пообещала зодчим десять тысяч рук. Но я не могу позволить себе отправлять на строительные работы солдат из армии.

— И это значит…

— Две тысячи есть.

— Остается еще восемь… Восемь… Куда ж вы денете восемь тысяч рабов, когда они закончат? Если хотите удержать рабство в тайне, надо что-то придумать.

— А о чем тут думать? — подивилась Бансабира. — Северное море велико, и в нем полно хищной рыбы. Да и, знаете ли, наших собак тоже надо кормить.

Было непохоже, что корабел как-то смущен, скорее озадачен тем, как быстрее решить задачу.

— А те две, которых вы насчитали в поселениях вокруг чертога? Вы что, верите, что они не проболтаются?

— Проболтаются еще как, — усмехнулась Бансабира. — Даже при том, что им будут платить за работу, и они не являются рабами. Но, когда это случится, все будут думать, что рабов прислал Ранди Шаут из Алого танаара в обмен на свою свободу. Алых на севере по сей день ненавидят все, так что вряд ли кто-то расстроится.

Ном признал справедливость танского замечания и попросил минуту еще поразмышлять. Бансабира взмахнула рукой и велела стражнику снаружи каюты принести еще сыра. И меда, если вдруг отыщется.

Прошло минут пять, принесли сыр, отыскался мед, а вот Ном с комментариями не торопился.

— Октябрь начался два дня назад, — наконец, заметил старик. — И дело к зиме. В Северное море сейчас лучше не выходить.

— Именно поэтому у тебя есть срок до лета: собрать команду, подготовить имеющиеся корабли и изыскать способ сделать так, чтобы о поставке рабов с моря не узнал никто. Зодчие за это время изучат все возможные места и выберут одно, наиболее подходящее.

— А вы? — поинтересовался Ном. — Что вы планируете сделать к этому сроку?

Бансабира замерла от удивления с куском сыра на полпути ко рту. Вот это наглость.

— Да ладно вам, — подначил старичок, к которому вернулась привычная веселость.

Кажется, если бы Ном сидел не напротив, а рядом, именно сейчас ткнул бы ее локтем в бок. Вот вроде и надо одернуть, а совсем не хочется.

— Понятия не имею, — с усмешкой отозвалась женщина. — Что-нибудь придумаю.

— Хотите совет?

— Пожалуй, нет. Я и сама прекрасно испорчу себе жизнь, — с искренней улыбкой отозвалась женщина.

— Да что вы, танша. Я умный, — поведал корабел, — я хорошо посоветую. Знаете, — он взял доверительный тон, — на море все легко. Если шторм — сиди в порту, если погода хороша — поднимай парус, — Ном волнообразно повел в воздухе рукой, не очень уверенно изображая паруса. — Видите?

— Нет, — честно призналась Бану.

— Все легко, — не унывал Ном. — Человек, лишенный сомнений — счастлив. Вы не сомневаетесь насчет восьми тысяч людей, которых пригоните сюда рабами и которых скормите через десять лет каторжных работ рыбам или волкам. Я даже готов поспорить, вы уже знаете, откуда их везти.

Бансабира поперхнулась, не зная, смеяться или плакать. Пока получалось нечто близкое к первому.

— Ты что, всерьез считаешь, что это делает меня счастливой?

Ном снова махнул рукой, будто утомленный необходимостью говорить очевидное:

— Аааа. И так ясно, что всяких рукастых, умных, каких-нибудь хороших торгашей или сказителей вы и в шахты-то не погоните. Кого-то наверняка завербуете шпионом и пошлете обратно, оставив пару заложников. Речь о том, что, сделав выбор поступить так, вы больше не беспокоитесь о нем. Он вам не докучает, и вы — спокойны. Поверьте старику: счастье — это когда тебя ничто не тревожит. А вы явно чем-то замучены.

— Так заметно?

— На самом деле, не очень, — сознался Ном и попытался объяснить, жестами указывая на свое лицо. — У вас кожа белая, поэтому, когда все плохо, особо не ви…

— Заткнись, — беззлобно перебила Бану.

— Тогда — обещайте, — тут же перестроился Ном. Мальчишка, ей-богу. А у самого — уже и зубы, и волосы повыпали.

— Торгуешься? — Бансабира поддержала тон беседы.

— Приходится, — пожаловался Ном, пожав сухими плечиками.

— Чего тебе?

— Хочу помереть с родней, — самодовольно сказал Ном. Бану изобразила в лице озадаченность. — Я, знаете, женат на волнах. Морской бриз мне — как детский смех. Когда пойму, что время пришло, сам выйду по пиратские души. Ну, если, конечно, какая другая морская заварушка не подвернется до той поры. Тут — пообещайте, что возьмете меня в авангард, несмотря на возраст. Море для меня — как мамкино пузо, а на суше я видал мало хорошего. На суше — все сомневаются.

Бансабира присмотрелась: кто бы мог подумать, что за извечной широтой улыбки кроется такая тихая и такая большая печаль?

— Какой еще возраст? — с легким пренебрежением спросила танша, откидываясь на кресло. — Ты самый опытный корабел и твое участие не обсуждается. Вздумаешь спорить — вывезу весь эль с верфи.

Ном подобрался мгновенно. Его лицо засияло так, будто где-то внутри старичка кто-то зажег большой праздничный фонарь.

— Тогда куда путь держим, а, танш'?