Онлайн книга «Расскажи мне, как живешь»
|
Поэтому к концу сезона оказывается, что часы всех членов экспедиции принесены одни за другими в жертву. Мои двое часов по четыре фунта шесть шиллингов – это способ отодвинуть этот злосчастный день. Складываем вещи! Есть несколько школ того, как складывать вещи. Есть люди, которые начинают паковаться за неделю и даже за две до отъезда. Есть люди, которые скидывают в кучку несколько предметов за полчаса до отъезда. Есть любители паковать аккуратно, ненасытные потребители мягкой упаковочной бумаги. Есть те, кто презирает бумагу и просто кидает вещи в чемодан и надеется на лучшее! Есть те, кто забывает взять с собой практически все, что им нужно! И есть те, кто берет с собой массу вещей, которые им никогда не понадобятся! Одно можно с уверенностью утверждать, когда пакуется археолог. Он пакует, главным образом, книги. Какие книги взять, какие книги возможно взять, для каких книг есть место, какие книги можно (с агонией) оставить. Я твердо убеждена, что все археологи собирают вещи так: они решают, какое максимальное число чемоданов многострадальная Компания Wagon Lit [3] разрешит взять. Затем они до краев набивают эти чемоданы книгами. После чего они неохотно вынимают несколько книг и заполняют образовавшееся место рубашками, пижамами, носками и т. д. Я заглядываю в комнату Макса, и у меня создается впечатление, что весь ее объем забит книгами! В щелку между книгами видно озабоченное лицо Макса. «Как ты думаешь, – спрашивает он, – хватит мне места для них?» Отрицательный ответ настолько очевиден, что кажется просто жестоким произнести его вслух. В четыре тридцать по полудню он входит ко мне в комнату и с надеждой спрашивает: «В твоих чемоданах не найдется места?» Долгий опыт должен бы подсказать мне, что надо твердо ответить «нет», но я медлю, и тотчас рок обрушивается на меня. «Не можешь ли положить одну-две вещи?» «Это не книги?» Макс смотрит слегка удивленно и говорит: «Конечно, книги, что же еще?» Он подходит и запихивает два огромных тома поверх костюма Жены Строителя Империи, который роскошно располагался поверх всего в чемодане. Я издаю вопль протеста, но поздно. «Глупости, – говорит Макс, – масса места», – и давит на крышку, которая яростно сопротивляется. «Он и сейчас еще не полон на самом деле», – оптимистически заявляет Макс. К счастью, его внимание отвлекает льняное платье с рисунком, лежащее в другом чемодане. «Что это?» Я отвечаю, что платье. «Занятно, – говорит Макс. – У него сверху вниз по всему переду символы плодородия». Одна из самых неприятных сторон брака с археологом – это то, что он как эксперт знает происхождение любого, самого безобидного на вид орнамента! В пять тридцать Макс между прочим замечает, что, пожалуй, ему надо сходить купить кое-что из вещей – рубашки, носки и прочее. Через три четверти часа он возвращается, возмущенный, так как магазины закрылись в шесть. Когда я говорю, что это всегда так, он отвечает, что никогда раньше не замечал этого. Теперь, заявляет он, у него не осталось никаких других дел, кроме как «навести порядок в бумагах». В одиннадцать вечера я ухожу спать, оставляя Макса за его столом (на котором под угрозой самых страшных кар запрещено наводить порядок или вытирать пыль), – он по локти в письмах, счетах, статьях, рисунках горшков, бесчисленных черепках и разнообразных спичечных коробках, ни в одном из которых нет спичек, а только отдельные бусины глубокой древности. В четыре утра он очень взволнованный появляется в спальне с чашкой чая в руке и объявляет, что наконец нашел ту страшно интересную статью о находках в Анатолии, которую он потерял в июле прошлого года. И добавляет, что надеется, что не разбудил меня. Я говорю, что, конечно, разбудил и что пусть он лучше даст чаю мне тоже! Вернувшись с чаем, Макс говорит, что еще он нашел массу счетов, про которые он думал, что они давно оплачены. Со мной было то же самое. Мы единодушны, что это неприятно. В девять утра меня призывают как тяжеловеса сесть на разбухшие чемоданы Макса. «Если ты не сможешь их закрыть, – говорит Макс без всякой галантности, – то никто не сможет!» В конце концов этот сверхчеловеческий труд выполнен, исключительно за счет моих фунтов и унций, и я возвращаюсь к борьбе с моей собственной трудностью – а именно, как пророческое чувство мне и предсказывало, с сумкой с Молнией. Пустая, в лавке мистера Гуча, она казалась простой, привлекательной и удобной. Как весело тогда бегала туда-сюда Молния! Теперь же, когда она полна до краев, закрыть ее представляется чудом сверхчеловеческой ловкости. Два края надо свести с математической точностью, и вот когда Молния медленно трогается в путь, возникают осложнения, вызванные уголком мешочка с губкой. Когда наконец она закрыта, я клянусь, что не открою ее, пока не приеду в Сирию! По размышлении, однако, признаю, что это вряд ли возможно. Как насчет выше упомянутого мешочка с губкой? Или мне ехать пять дней немытой? В данный момент даже это кажется предпочтительней, чем открывать Молнию сумки с Молнией! * * * Да, теперь момент настал, и мы действительно уезжаем. Масса важных дел осталась несделанными: Прачечная, как всегда, нас подвела; Чистка, к разочарованию Макса, не сдержала обещания – но разве это все важно? Мы едем! Одно-два мгновения кажется, что мы все-таки не едем! Поднять чемоданы Макса (обманчивые на вид) выше сил шофера такси. Он и Макс борются с ними и наконец с помощью случайного прохожего водружают их на такси. Мы отправляемся на вокзал Виктория. Милая Виктория – ворота в мир за пределами Англии, – как я люблю твою континентальную платформу. И как я вообще люблю поезда! С восторгом вдыхаешь их сернистый запах – совсем непохожий на слабый, безразличный, несколько маслянистый запах корабля, который всегда действует на меня подавляюще, предрекая дни морской болезни. А поезд – большой, фыркающий, торопливый, компанейский поезд, с большим пыхтящим паровозом, испускающим клубы пара, кажется, повторяющий «Мне пора фф-в путь, мне пора фф-в путь!» – он друг! Он разделяет ваши чувства, потому что вы тоже повторяете: «Я отправляюсь в путь, я отправляюсь, я отправляюсь, я отправляюсь…» У дверей нашего пульмана ждут друзья, чтобы проводить нас. Начинаются обычные нелепые разговоры. Знаменитые прощальные слова слетают с моих уст – инструкции о собаках, о детях, о письмах, которые надо переслать, о книгах, которые надо прислать, о забытых вещах, «и мне кажется, ты найдешь это на рояле, но может быть, на полочке в ванной». Все то, что уже было сказано раньше и что совершенно незачем повторять снова! Макса окружают его родственники, меня мои. |