Книга Покров-17, страница 50 – Александр Пелевин

— Дурак ты. Религия тут вообще ни при чем. И бог ни при чем. А вот сам храм…

Отец захлопнул-таки дверь, поставил машину на сигнализацию, подошел к деду, встал рядом.

— Ага, храм, — сказал он деду. — Может, расскажешь наконец, что в нем такого?

— Расскажу, — ухмыльнулся дед. — Потом. Может, книгу напишу.

Отворилась дверь церкви, вышел на порог молодой долговязый священник в черной рясе и с густой бородой, стал подметать веником крыльцо.

— Внутрь зайдем? — предложил отец.

Дед отчего-то перепуганно посмотрел на него.

— Нет-нет, — сказал он, — Я так…Сфотографируй меня просто на фоне.

Отец пожал плечами и достал из барсетки серебристый фотоаппарат. Дед медленно пошел к храму, не переставая смотреть на его купол. Остановился в двадцати шагах, повернулся, кивнул: мол, можно снимать. Выпрямил спину, расправил плечи.

Отец приложился к глазку фотоаппарата и несколько раз щелкнул.

— Есть!

Дед кивнул и быстро зашагал обратно к машине.

Прячась от жары, Саша сел на пассажирское сиденье и принялся безучастно листать брошюру о храме, которую выдали неподалеку.

Первое упоминание о храме — в писцовых книгах конца XVII века. А потом легенда о Екатерине II, которая, остановившись в Недельном, повелела возвести каменный храм вместо деревянного. Забавно: наверное, у каждого захолустного городка в России есть легенда о том, как в нем остановилась Екатерина.

В 1804 году построили Покровскую каменную церковь. В 1930-х храм закрыли и стали использовать под склад. Потом война, декабрь 1941 года, храм стал эпицентром битвы за село, несколько раз переходил из рук в руки… Освободили поселок только в 42-м.

После войны здание медленно разрушалось, а в 95-м году по указу Ельцина церковь передали епархии.

Саша усмехнулся. Дед же всегда ненавидел Ельцина.

Работы по восстановлению храма начались в 2001-м…

— Ну что, дело сделано, — сказал дед, подойдя к машине. — Едем обратно.

— И это всё? — спросил отец. — Ты просто хотел посмотреть и сфотографироваться?

— Просто посмотреть. Сфотографироваться — это я уже сейчас придумал. Спасибо.

Перед тем, как сесть в машину, дед еще раз взглянул напоследок на храм.

А потом, кряхтя, сел, захлопнул за собой дверцу и хитро подмигнул Саше в зеркало заднего вида.

* * *

25 сентября 1993 года

Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область

Ребенок, который назвал себя Сашей, смотрел на меня боязливо и с любопытством, будто ощущал какую-то угрозу, но не понимал, что именно происходит.

Я тоже ничего не понимал.

— Где твои родители? — спросил я.

Ребенок вздохнул и не стал отвечать.

— Они здесь? Почему тебя оставили одного?

Я сделал шаг к нему, но тот попятился к стенке.

— Ты боишься меня? — спросил я.

Ребенок кивнул.

— Почему? Что плохого я сделал?

И в этот момент снаружи взревели сирены.

Горький запах дегтя ударил в ноздри.

Я сделал еще один шаг к ребенку.

— Слушай, сейчас тут станет темно и опасно.

Но он снова попятился и вжался в стенку. Задрожал, замотал головой.

— Не бойся. Пожалуйста.

Сделал еще один шаг.

Выли сирены, воздух терял прозрачность, перед глазами всплывала черная муть, очертания ребенка становились зыбкими и волнистыми.

— Не бойся, — повторил я, протянув к нему руку. — Всё будет хорошо.

Он еще сильнее замотал головой, а потом выскочил из туалета, уклонившись от моей руки, и побежал в коридор.

— Ты куда? — вскрикнул я, выбежав за ним.

Но он уже растворился в темноте, и не стало видно конца коридора, а стены его окрасились в черноту, и сам свет от тусклой лампы под потолком стал черным.

Я растерянно стоял посреди коридора, пока мир вокруг погружался в абсолютную темноту.

Какой еще ребенок? Откуда здесь вообще могут быть дети? Галлюцинация?

Точно, чем же еще это может быть.

Парадокс: мысль о галлюцинации успокоила меня. Значит, это только в голове, а не в реальности.

Внутри страшнее, чем снаружи.

Я сел на пол, нащупав руками перед собой стену, и привалился к ней, чтобы переждать темноту. Сколько она будет длиться? Пятнадцать минут? Час? Полтора?

Когда приходит темнота, время начинает вести себя странно: кажется, что прошло десять минут, а на деле это длится уже час. А бывает и наоборот, когда время течет бесконечно и чудится, будто счет пошел уже на часы, а в реальности всё заняло от силы минут двадцать.

Темнота ослепляет целиком, лишая не только зрения и частично слуха, но и чувства времени, даже восприятия самого себя. Прикосновения к предметам едва ощутимы, словно задубела и онемела кожа; ориентация в пространстве посылает тебя ко всем чертям. Личность человека — мысли, ощущения, рассудок, способность осознавать собственное «я» — всё это искажается в черном тумане, теряя мыслимые очертания.

Это смерть? Это сон?

Это провал в черную дыру небытия. Падение из существующего мира в бесчувственное «нигде и никогда».

Нет событий. Нет пространства и времени. Нет тебя.

А может, наоборот, подумалось вдруг мне. Может, темнота позволяет побыть настоящим собой. Чистым бестелесным сознанием, заполняющим всю пустоту мира. Сливаясь с темнотой, ты существуешь сугубо в себе, а твоя самость растворена до кристально прозрачного разума, с которым ты в силу человеческой природы не можешь пока совладать. Быть может, бестелесный дух — конечная стадия эволюции любого мыслящего существа?

Или все-таки это смерть?

А какая разница?

Сидя на полу в непроглядной темноте и пытаясь разобраться в спутанных мыслях, я почувствовал прикосновение чьей-то руки к моему плечу.

Я вздрогнул и в ужасе замер.

Рука. Чья-то ладонь. На моем плече.

Это не ребенок, которого я видел. Это другая рука. Сильная, крепкая, наверняка жилистая. Рука взрослого.

Кто-то видит меня. Кто-то прямо здесь, передо мной.

Потом я почувствовал, что невидимая рука хватает меня за запястье.

Сопротивляться не было сил. Я оцепенел и не мог двигаться.

И, убрав руку с плеча, этот невидимый — тот, из непроглядной черноты, тот, который видит меня, тот, который рядом — вложил мне в ладонь клочок бумаги.