Книга Покров-17, страница 64 – Александр Пелевин

Я пытался жениться и завести семью. Не вышло.

Решил, что это не для меня, и занялся литературой. Пару рассказов опубликовали в «Новом мире», еще один в «Октябре».

В 1980 годуя начал работать в «Комсомольской правде» и параллельно писать роман. Я даже называл его с большой буквы — Роман. Назывался он «Чудовище внутри», и это была фантастика в духе какого-нибудь Шекли или Азимова — по крайней мере, мне нравилось так думать. Сейчас понятно, что это называется модным нынче словом «трэш».

А спустя пару месяцев после выхода романа в свет (о, как я был горд!) вдруг увидел в гостях фильм на заграничном видеомагнитофоне. Он назывался «Чужой» и в общих чертах почти повторял основную идею моей книги…

Что-то ударило в голову, и решил уйти от фантастики. Захотелось написать роман о войне.

И почему-то понравилась идея написать книгу о боях за поселок Недельное, чтобы главный герой погиб именно 26 декабря 1941 года — в день моего рождения.

Зачем я так решил?

Не знаю.

Но я стоял перед Стариком в его кабинете на железнодорожной станции Покрова-17 и не понимал, что происходит.

Нет, я не усомнился в своем существовании, это было бы слишком глупо, да и, в конце концов, вот он — я, и я есть, у меня есть мысли и воспоминания; я существую в любом случае.

Вот это «в любом случае» вдруг и ударило по голове ярким осознанием.

Стало отчетливо ясно одно: я не принадлежу себе.

И никогда не принадлежал.

— Чтобы победить страх, нужно узнать, кто ты есть на самом деле, — сказал Старик, закуривая сигарету.

Я тоже закурил. Мысли роились в голове, клубились туманом, сталкивались друг с другом и разлетались в разные стороны. Закружилась голова. Я отложил в сторону автомат и присел на диван рядом со Стариком.

Капитан взглянул в окно: на площади перед станцией болтали о чем-то бойцы «Прорыва» рядом с грузовиками.

— Эта похоронка, — сказал мне Капитан. — Извещение о гибели красноармейца Селиванова 1921 года рождения. Это я ее вам тогда принес. В институте есть специальные очки ночного видения, они называют их «темновизоры». Я использовал их, чтобы немного, скажем так, подготовить вас…

— Вы были уверены, что придумали красноармейца Селиванова, — продолжил за него Старик. — А он существовал в реальности.

— И погиб в день вашего рождения в бою за храм, — Капитан указал на меня пальцем. — Здесь, в Недельном. В Покрове-17. Вы уже поняли, что на самом деле спрятано под защитным куполом Объекта?

— И что такое «Объект-1Б»? — добавил Старик.

— Точнее кто, — сказал Капитан с улыбкой.

Полковник слушал их, глядя то на Старика, то на Капитана, то на меня.

— Ни хрена не пойму, — сказал он. — Как всё это связано? Ладно, тут было село Недельное, были бои за этот храм, в котором погиб Селиванов. Наш писака придумал об этом книгу. Он был уверен, что выдумал Селиванова, а тот существовал в реальности. Как из этого следует, что он создал Покров-17?

Старик встал с дивана, затушил окурок в банке, открыл шкафчик, достал из него толстенную папку с бумагами, завязанную тесемками. Положил ее на стол, размотал, покопался в бумагах и выудил маленькую, сильно потертую временем красноармейскую книжку.

— Вот, — сказал он, вручая ее мне. — Посмотрите.

Я открыл книжицу.

Это была красноармейская книжка Селиванова Василия Георгиевича, уроженца Ленинграда, ул. Моховая, д. 32.

238-я стрелковая дивизия, 2-й батальон 837-го полка…

А на помутневшей темно-желтой фотографии — я в двадцать лет.

На улице протяжно взвыли сирены. Сильный запах дегтя ударил в нос.

Полковник встревоженно обернулся. Но Старик даже носом не повел. Он и Капитан всё так же смотрели на меня. Они чего-то ждали.

Меня затрясло мелкой дрожью. Фотография перед глазами стала темнеть, а потом начали расплываться буквы в документе.

— Хватит, Андрей Васильевич, — сказал вдруг ровным голосом Старик. — Прекратите это.

Я непонимающе поднял на него глаза.

Сирены не смолкали, звук их был невыносим, и густо темнел кусок неба за окном.

— Ч-что прекратить? — спросил я заплетающимся языком.

— Это, — сказал Капитан.

Я не понимал. Он захотел, чтобы я прекратил темноту? Да как я могу…

— Вы можете это сделать, — сказал Старик, точно услышав мои мысли. — Надо просто победить страх. Вы знаете, кто вы. Вы сможете победить его.

— Темнота — это страх смерти, — сказал Капитан. — Это еще одно сердце Покрова-17.

Я снова взглянул на фотографию. Она чернела, покрывалась густой тенью, но это всё еще был я в двадцать лет.

Двадцатилетний я. Студент журфака МГУ.

Невозможно.

— Не могу! — крикнул я.

Страх заползал скользкой многоножкой под затылок, опутывал щупальцами позвоночник, и дрожало сердце от его холодного дыхания. Ревели сирены, и мир вокруг покружался в темноту.

— Господи…

Я тяжело дышал. Пересохло во рту.

— Не могу! — кричал я, не узнавая собственный голос.

По лицу текли слезы.

Окрасилось густой чернотой небо за окном, померк свет в кабинете, и от лиц людей вокруг оставались только смазанные очертания.

Старик в два шага оказался возле дивана, встал передо мной и со всей силы ударил меня кулаком в лицо.

— А ну не ссать! — проревел он над моим ухом. — Встать! Встать и сражаться!

И стал хлестать меня ладонью по щекам.

— Не ссать! — повторил он резким криком. — Вставай! На позиции! Приказа отступать не было!

Присел передо мной — так, что я не видел уже ничего, кроме его искаженного злобой лица и темноты в его очках. И крикнул:

— А ну-ка встать, боец Селиванов!

Я резко поднял голову и вдохнул воздух, как тонущий, которого вытащили из воды. Широко открыл глаза.

Весь мир на секунду остановился.

И всё закончилось.

Перестали реветь сирены. Исчезли тени на лице Старика. Так же, как раньше, ровно горел свет в кабинете.

И за окном — светлое, слегка пасмурное осеннее небо.

Старик встал, сунул руки в карманы, посмотрел в окно.

Капитан обеспокоенно оглядел всех присутствующих и тихо сказал Старику:

— Ему совсем плохо. Выдели ему комнату, пусть отдохнет несколько дней. Придет в себя, осознает всё, почитает документы. А потом поедем на Объект и закончим все это.