Книга Ката, страница 52 – Стейнар Браги

– Трудная ночь? – спросила Ката.

– Да, трудная. Но интересная.

– Ты фотоальбомы смотрела? – Соулей придавала очень большое значение тому, чтобы вспоминать прошлое, листать бабушкины дневники, залезать в чемоданы, унаследованные от матери. Подоплекой того, что она выпивала у себя дома, была в основном тоска по прошлому.

– Да, чтобы лучше понять.

– Что понять?

– Не помню… А когда пора?

– В десять – одиннадцать. Может, не раньше полуночи.

– Напомни, что мне делать…

– Да ничего. Ждать меня на улице. Следить: вдруг что-нибудь пойдет не так. Ты точно уверена, что хочешь? – Ката все еще колебалась, брать ли ее с собой, но Соулей заявляла, что она в долгу перед ней за Фьёльнира.

– Ну, давай не будем опять начинать эту волынку. Ты таблетки достала?

Ката кивнула, показала ей коробочку, добытую в больнице тем же способом, что и в первый раз.

– А что ты потом будешь делать?

– Я написала ему записку.

– А что в записке?

– Что мы с ним сделаем.

– И всё?

– Еще я скажу ему, что знаю, что он делал. И что я украла его у него самого на… сколько там? – пять или шесть часов.

– А если он побежит в полицию?

– Он туда не пойдет.

– А если будет мстить?

– В записке сказано, что у меня есть улики. Я не хочу, чтобы он видел тебя. Усекла?

– Да, я буду ждать на улице.

– Вот и ладно.

Соулей подкрепилась еще порцией рома, чтобы встать на ноги, наполнила ванну, а Кату уже ничто не могло удержать в доме. Вместо того чтобы сидеть и ждать, она заехала за кофе в «Гаити» возле лодочной пристани, немножко покаталась молча по Лёйгавег, а потом заехала за Соулей.

35

Он пришел на встречу с опозданием на полчаса, уселся за стол напротив нее и даже не потрудился извиниться. Он был одет в черное пальто, синюю рубашку и светлые брюки. Лицо ни красивое, ни безобразное, ни толстое, ни худое, волосы – мышино-бурого цвета, и даже сумка через плечо такая невзрачная, что ее никто и не заметил бы.

Ката сказала, что ждала его, но он пропустил это мимо ушей. Они заказали напитки.

– Ты пьешь? – спросила она, словно не знала.

– Если захочется. Умеренно, – ответил Йоун и резко встал из-за стола, чтобы ответить на телефонный звонок. Стал ходить кругами возле столика и разговаривать по телефону с крайне серьезным выражением лица. В баре было меньше народу, чем Ката ожидала в этом часу вечера. Обслуживали двое официантов: парень и девушка. Посетителей было человек пятнадцать – и никого из Катиных знакомых.

Сердце все еще колотилось с неприятной быстротой, и ей было немножко не по себе в этом месте: не в последнюю очередь из-за того, как изменился ее собеседник с тех пор, как они виделись в последний раз: он был не таким малорослым, как ей помнилось, и его манера держать себя была немного другой. Когда он приходил к ней в сад на Мысе, его глаза бегали, плечи были опущены, и общее впечатление от него было – бессилие и мягкотелость; тогда он напоминал безобидное существо, игравшее в церкви на органе, ходил вокруг нее, горбясь, с виноватой улыбкой, и произносил извинения. А сейчас ничего этого не было, и, если Ката не обманывалась, большая часть этого была наигранной.

Она попросила Йоуна встретиться с ней, чтобы обсудить «прощение», не конкретизируя этого. Он предложил встречу у него дома, но Ката назвала бар на Лёйгавег: сказала, что не решается остаться «наедине с мужчиной». И, как она и подозревала, это не вызвало у него особого удивления – такая реакция могла быть и у более «нормальных» людей.

– У тебя усталый вид, – сказал он, снова садясь за столик. – Спишь плохо?

– Да не особо. А ты?

– Нет. Я могу сам регулировать, когда мне заснуть. – Вдруг Кате показалось, что Йоун растерялся, словно тон разговора оказался иным, чем он рассчитывал. – Знаешь, что я делаю?

– Чтобы заснуть? Нет. Библию читаешь?

– Засыпаю. Вот и всё. А кому заснуть трудно – у тех совесть нечиста.

Принесли напитки: два бокала красного вина. Ката пригубила из своего и решила подпустить побольше смирения, чтобы он не надумал сбежать.

– Мне так не хватает нашей церкви! – сказала она, изобразив грустную улыбку. – Я жалею, что бросила; я плохо поступила с Видиром. И перед тобой мне тоже нужно извиниться.

– Да.

Ката не была уверена, что у этого «да» тон не был вопросительный, – но по выражению лица собеседника решила, что нет.

– Я повела себя неприлично, – сказала она, – когда ты пришел ко мне в гости. Я совершила грех.

– Помню, – он кивнул.

– Большой грех, – продолжала Ката. – Я отдалилась от Бога. Я грешила мыслью и действием. Я была заблудшей… Я верю, что, когда ты пришел ко мне, это было благословение, ниспосланное мне, когда я находилась на самом дне своей жизни… Поданная в знак примирения рука – и именно в тот миг, когда она была нужна больше всего на свете. Но я этого не понимала.

– Зато сейчас понимаешь.

Она кивнула и притворилась, будто эти слова заставили ее задуматься:

– Да, сейчас понимаю. Вот потому-то я и пришла сюда. Чтобы искать прощения и поддержки в дальнейших шагах.

– А почему ты не пошла к Видиру?

– Мне было слишком стыдно. Я понимаю, что он меня простит по доброте своей, но проблема не в этом.

– А в чем?

– Сначала я должна суметь простить саму себя. Я совершила так много некрасивых поступков…

– Да.

Они оба замолчали. Йоун прикрыл глаза, и на его роже была все та же высокомерная улыбка. Он ведь младше Каты на десять лет, а ведет себя так, словно много пережил и продумал, а Ката по сравнению с ним – младенец. И она сама почти в это верила, только он вряд ли догадывался.

– Если хочешь, я тебе помогу. Я готов, – наконец сказал он.

– Спасибо, – ответила Ката. – Я не прошу большего, вовсе нет.

Она помотала головой, словно опасалась, жутко боялась, что повела себя так, словно она чересчур легкомысленна или воспринимает его помощь как что-то само собой разумеющееся, считает все проще, чем на самом деле, – сейчас она чувствовала себя повинной в этих грехах, но о них не стоило распространяться. Если ей не изменяла память, когда они встречались в прошлый раз, она была грешна лишь в злоупотреблении алкоголем (чем мало отличалась от самого Йоуна), ну а еще в том, что разговаривала как человек, который живет своей личной жизнью, а не только мелет об «отце небесном» и «младенце Иисусе», которого впихнули в утробу матери без ее согласия.

– Итак, прощение, – сказала Ката. – Нам надо обсудить его поподробнее. Как ты думаешь, нас простят?