Книга В перерывах суеты, страница 60 – Михаил Барщевский

— Наркотиками балуешься?

— Нет! Ни в коем случае. Мне это не надо!

Этот ответ прозвучал быстро и даже как-то эмоционально. «Значит, не врет», — решил Глеб.

— А когда ты лишилась невинности?

— Год назад. А зачем вам это?

— Мне интересно. Расскажи мне, как это произошло?

Наступал самый опасный момент. Разумеется, Глеб не собирался заниматься сексом в машине. В смысле, как она сказала, «трахаться». Что ж до минета, то хорошо было бы обойтись и без него. Но это зависело от того, будет ли она говорить и рассказывать о себе просто так, без привычного ей занятия с клиентом. С другой стороны, кто ее будет спрашивать, не расскажет — он ей ничего не заплатит. Говорить-то небось легче, чем торговать телом. Хотя это как посмотреть.

— Ну чего молчишь?

— Я не хочу.

— Давай сразу определимся — я плачу за то, что я хочу, а не за то, чего хочешь ты!

Она посмотрела на него как-то иначе, не так, как смотрела до того. Но смысла этого взгляда он не понял.

— Вот здесь направо.

Они проехали по разбитой грунтовой пыльной дороге метров двести и выехали на заасфальтированную площадку перед воротами какого-то заброшенного строения, наверное, автобазы. Или склада. «Я живу в другой Москве», — подумал Глеб.

— Ну, я жду.

— Меня изнасиловали.

— Как? Где? Расскажи подробно.

— Вам рассказать, как вставили-вынули? — уже с агрессией в голосе спросила она.

И вдруг Глеб решил, что самое интересное для него не купить ее рассказ, а перехитрить. Сделать так, чтобы она рассказала ему все добровольно. Сама. Тут ему вспомнилось, что он много раз читал о том, как клиенты любят лезть в душу к проституткам. Не в его правилах было походить на других. Но любопытство, желание прикоснуться к чему-то постыдному пересилило. Он почувствовал себя прохожим, который с интересом, но, пытаясь скрыть это, рассматривает увечную ногу или руку калеки-нищего. Ну и черт с ним!

— А что, их было несколько?

— Двое.

— Ну и расскажи. Мне правда интересно.

— Зачем вам это?

— Объясню. Я никогда не понимал, как эти подонки могут насиловать женщину. Это же так мерзко!

Расчет оказался верным. Услышав «подонки», она посмотрела на него опять как-то по-новому. Как он и рассчитывал, теперь он был ее союзником. «Нет, все-таки хоть какое-то право на удостоверение ветерана КГБ у меня есть. Разболтать я умею», — самодовольно подумал Глеб.

— Хорошо. Расскажу. Это было в психушке. Они затащили меня в подвал. Один держал, второй насиловал. Все?

— А потом они поменялись?

— Да. То есть, собственно, нет. Второй трахаться не любил. Он заставил меня делать минет.

— А что ты в психушке делала?

— Пришла навестить одного из них.

— Так вы были знакомы? — Да.

— И что потом?

— Да ничего. Один из них, тот, что был в психушке, умер через полгода. От передозы. А второй сидит за убийство. Так им и надо! Бог покарал!

Последние слова она произнесла и с гневом, и с почтением. Во всяком случае, Глеб услышал именно эти чувства. Глаза ее как-то странно сверкнули и опять потухли.

— А ты что, в Бога веришь?

Она резко повернулась к нему и удивленно спросила:

— А как же? Как же в Бога не верить? Тогда зачем все?!

Глеб в Бога не верил. То есть он допускал, что есть какая-то сверхсила, сверхразум. Теория Дарвина его не устраивала хотя бы уже в силу ее оскорбительности лично для него. На философском уровне он исходил из того, что Бога, о котором говорят все религии, быть не может уже потому, что те, кто в него верит и верил в веках, так жутко живут. Он, благополучный, в Бога не верил, в церковь не ходил. А они — те, у кого обижаться на Бога было более чем достаточно причин, верили. «Странные эти «простые люди»!» — подумал Глеб.

— Ну хорошо. Скажи мне, Оля, а почему ты начала работать?

— Я — не Оля. Меня зовут Катей. Но если хотите, можете называть меня Олей.

Глеб рассмеялся. То, что он ошибся и эту девчонку звали совсем не так, как его дочь, то, что он так обманулся, что он такой самоуверенный болван, — все это подняло настроение. Он впервые за полчаса испытал к ней что-то, схожее с симпатией.

— Ну хорошо, скажи мне, Катя, а почему ты пошла на улицу?

— Надоело просить у мамы деньги на сигареты!

Глеб ожидал любого ответа, кроме этого. Не исключал и варианта: «Не твое дело». В любом случае он должен был прозвучать с вызовом. Наверное, самый ожидаемый, самый стандартный, как ему казалось, ответ мог быть: «Все из-за приватизации». Глеб улыбнулся. У политиков, журналистов и деловых людей всегда и во всем был виноват Чубайс. Не собственная глупость или неудачливость, а именно этот «рыжий черт». А она оказалась честнее, сказала правду. Простую сермягу. Смешно, уличная проститутка — честнее национальной элиты.

— А мама знает, чем ты занимаешься?

— Знает — не знает! Давайте к делу перейдем. Мне работать надо.

— Хорошо, ты только ответь на вопрос.

— Думаю, что не знает. Хотя, может, и догадывается. Ну так что делать-то будем?

— Ты знаешь, а давай ничего не будем. Просто поговорим еще.

— Нет, разговорами я денег не заработаю, а время потрачу.

— Ну хорошо. Что там, в ассортименте, самое дешевое?

— Минет. Но я вам советую минет с ласками. Это — триста.

— А давай так, я тебе дам двести, как за обычный минет, но делать мы его не будем. Просто поговорим еще.

Она посмотрела на него с некоторым удивлением. Но только некоторым. Не больше. «Наверное, считает меня импотентом, — подумал Глеб и улыбнулся. — Знала бы она, как вчера вечером развлекался этот «импотент»! С двумя девицами разом. И какими!» Улыбка Глеба стала шире. И самодовольнее.

— Как скажете. Только, пожалуйста, дайте деньги сейчас.

— Да я же не убегу.

— Я понимаю. Но так принято. Считайте, что такая примета у меня. Вам это должно быть понятно.

— А почему ты считаешь, что для меня важны приметы? — Глеб искренне удивился. Он действительно был суеверен. Во всяком случае, идя на важные переговоры, всегда надевал одни и те же «счастливые» запонки, входил в комнату, где должна была состояться ответственная встреча, с правой ноги...

— Вы — богатый. А богатые всегда боятся, что что-нибудь случится.

— Ну ладно. Получи, коли ты такая умная, — сдался Глеб и полез за портмоне. С раздражением он обнаружил, что сотенных у него нет. Достал пятисотрублевую купюру и, держа ее в руках, сказал: