Онлайн книга «Сохраняя веру»
|
– Вы, наверное, хотите о чем-то меня спросить. – Да. Но и у тебя, думаю, тоже есть ко мне вопросы. Верины глазки расширяются. – Я могу спрашивать? – (Кензи кивает.) – Я останусь жить здесь? – А ты бы хотела? – Вы сказали, что я могу задавать вопросы, а задаете их сами. – Ты права, извини. Просто я не знаю ответа. Он зависит от многих вещей, в том числе и от того, чего хочешь ты. – Я не хочу огорчать маму, – произносит Вера так тихо, что Кензи приходится к ней наклониться. – И папу тоже не хочу. – Она отворачивается. – Я хочу… Кензи, затаив дыхание, ждет продолжения фразы, но девочка только молча сжимает руки в кулачки и прячет их под мышки. Кензи смотрит на ее тонкие запястья и думает: позвать Мэрайю – вдруг Вере больно? – или просто прийти в другой раз. О стигматах, фальшивых или настоящих, Кензи ничего не знает. Но одно она знает очень хорошо: каково быть маленькой девочкой, непохожей на других. – Что-то мне расхотелось разговаривать, – говорит Кензи непринужденным тоном. Вера вскакивает с дивана: – Значит, я могу пойти к себе? – Думаю, да. Если не хочешь погулять. – Погулять? – переспрашивает Вера дрогнувшим от восторга голоском. – Погода сегодня замечательная. Когда делаешь глубокий вдох, морозец слегка щекочет горло. – Кензи наклоняет голову набок. – Твою маму я предупрежу. Ну? Что скажешь? Несколько секунд Вера смотрит на Кензи, пытаясь определить, не решила ли та сыграть с ней жестокую шутку, потом выбегает из комнаты: – Я сейчас! Только кроссовки надену! Кензи, улыбаясь, натягивает пальто. Верино нежелание огорчить родителей может означать многое, но одно оно означает точно: девочка ощущает груз ответственности. Это неудивительно. Ее мать с отцом разошлись, перед ее домом толпятся какие-то люди, возомнившие, будто она мессия. Быть защитником интересов ребенка в данном случае – это облегчить его ношу, позволить семилетней девочке снова почувствовать себя семилетней девочкой. Мысль о прогулке, как и многие спонтанные идеи, очень неплоха. К Вере наверняка привяжутся журналисты: можно будет понаблюдать за ее реакцией на них. Заглянув в кухню, Кензи сообщает Мэрайе о своем намерении и, прежде чем та успевает возразить, направляется в прихожую, куда как раз вернулась Вера. – Готова? – спрашивает Кензи, отпирает замок и выходит на крыльцо. Девочка, поколебавшись, следует ее примеру. Спрятав кулачки в карман флисового пальто, она осторожно пинает кучу опавших листьев, потом вытягивает руки и кружится, закинув голову. Репортеры, которых сдерживают возвратившиеся на пост полицейские, тут же облепляют каменную стену. Их фотоаппараты позволяют им делать снимки даже с большого расстояния. Чтобы Вера посмотрела в объектив, они складывают руки рупором и зовут ее. Не успевает она дойти до качелей, как в нее, словно тяжелые снежные комья, брошенные исподтишка, сыплются первые вопросы: – Скоро ли наступит конец света? – Чего Бог от нас хочет? – Почему Он тебя выбрал? Вера случайно ступает в норку сурка и чуть не падает, но Кензи успевает ее подхватить. – Пойдемте лучше домой, – бормочет Вера, втянув голову в плечи. – Тебе не обязательно отвечать, – мягко говорит Кензи. – Но слушать-то придется. – Не обращай внимания. – Кензи берет Веру за руку и подводит к качелям. – Играй. Я не позволю им тебя обидеть. Пресса начинает реагировать еще оживленнее: щелкают фотоаппараты, загораются лампочки видеокамер, вопросы сыплются градом. – Закрой глаза, откинь голову, – советует Кензи, с трудом перекрикивая журналистов, и, сев на соседние качели, показывает пример. Девочка сначала опасливо смотрит, потом тоже садится и начинает потихоньку раскачиваться. На личике появляется улыбка. Журналисты продолжают выкрикивать вопросы, чей-то сочный альт запевает христианский гимн «О благодать». Вера все качается. А затем она неожиданно открывает глаза и начинает с силой раскачиваться взад-вперед, взад-вперед. – Кензи, смотрите, как я могу! – кричит она. У Кензи останавливается сердце в тот момент, когда девочка отпускает канаты и спрыгивает с качелей. Вопросы обрываются. Все, включая Кензи, перестают дышать. Под щелканье сотен фотокамер Вера, вытянув руки, летит стрелой. Потом раздается негромкий звук удара. Вера, смеясь, шлепается на землю и потирает ушибленную коленку. Как обычный ребенок. Я наблюдаю за ними из гостиной через горизонтальные щелки жалюзи. Во мне набухает что-то похожее на то чувство, которое я испытала, когда пришла домой и увидела на своем месте рядом с Колином чужую женщину. Мне становится трудно дышать – так я завидую Кензи ван дер Ховен. – Некоторые люди, – говорит мама, подобравшись сзади, – если хотят протереть жалюзи, используют метелку для пыли. Я тут же делаю шаг назад: – Ты видишь, что она делает? – Вижу. Она делает то, что тебя бесит. – Мама улыбается. – Жалеешь, что сама до этого не додумалась? Кстати, почему? Прежде чем я успеваю подыскать себе оправдание, мама уходит. В самом деле, почему я не выводила Веру во двор поиграть? Конечно, репортеры поджидают ее, как барракуды, готовые наброситься даже на ничтожную наживку. Ну и что? Они сочиняют истории про мою дочь вне зависимости от того, дает ли она для этого повод. Трансляции не прекращались, даже когда мы уезжали в Канзас-Сити. Поэтому теперь, если камеры и заснимут маленькую девочку, которая ведет себя как маленькая девочка, чем это нам повредит? Проходит несколько минут, и Вера появляется в дверях, гордо демонстрируя мне свежую ссадину на локте. Щечки порозовели от холода, коленки в грязи. – Возвращаю ее вам, – говорит Кензи ван дер Ховен. – А мне пора. С огромным трудом я заставляю себя посмотреть ей в глаза: – Спасибо. Вере это было нужно. – Не за что. Суд… – Мы обе знаем, – прерываю ее я, – что к распоряжению судьи это не имело никакого отношения. В глазах Кензи на мгновение вспыхивает огонек: она удивлена. Ее лицо смягчается. – Пожалуйста. Мне было нетрудно. Вера дергает меня за свитер: – Ты видела? Видела, как я высоко взлетела? – Да уж. До сих пор под впечатлением. Она поворачивается к Кензи: – Может, вы останетесь еще на минутку? – У миз ван дер Ховен есть другие дела, – вместо Кензи отвечаю я, накручивая на палец Верин хвостик. – А я, кстати, тоже так могу, как ты! Спорим? |