Книга Пробуждение, страница 40 – Маргарет Этвуд

Вот почему придумали гробы: чтобы запереть умерших, сохранить их под слоем грима; чтобы не дать им разрастаться или превращаться во что-то другое. Над ними устанавливали плиты с именами и датами, чтобы придавить к земле. Мама должна была ненавидеть все это, этот ящик, она бы попыталась выбраться; мне следовало похитить ее из той палаты, привезти сюда и отпустить в лес – она бы все равно умерла, только быстрее, проще, не как в той стеклянной коробке.

Гриб рос из земли – чистой радостью, чистой смертью, горя белым, точно снег.

Позади меня зашуршали сухие листья: он крался за мной по тропинке.

– Привет, – сказал Дэвид. – Чё делаешь?

Я не стала оборачиваться или отвечать, но он и не ждал ответа. Присев рядом, он спросил:

– Что это?

Мне пришлось сосредоточиться, чтобы заговорить с ним: английские слова вдруг показались неродными, иностранными; это было все равно что пытаться слушать два разных разговора, мешающих один другому.

– Это гриб, – сказала я.

Но ему этого будет мало, он захочет конкретное название. Мои губы задрожали, как при заикании, и я произнесла латинское слово:

– Аманита.

– Четкий, – сказал он.

Ему явно было неинтересно. Я желала, чтобы он ушел, но он не уходил; посидев еще немного, положил руку мне на колено.

– Ну? – произнес он.

Я взглянула на него. Он улыбался, словно добрый дядюшка; у него в голове созрел план, проступавший морщинами на лбу. Я сбросила его руку, однако он снова положил ее.

– Как насчет?.. – сказал он. – Ты хотела, чтобы я за тобой пошел.

Он сжал пальцы, отнимая часть моей силы: я потеряю ее и снова лишусь цельности, и ложь опять возьмет надо мной верх.

– Пожалуйста, не надо, – попросила я.

– Ладно тебе, не усложняй, – сказал он. – Ты классная телочка, знаешь что почем, ты не замужем.

Он обхватил меня одной рукой, переходя в наступление, и притянул к себе; его шея была морщинистой и рябой, скоро у него отвиснут брыли, и от него пахло немытыми волосами. Его усы щекотали мне лицо.

Я вывернулась и встала.

– Зачем ты это делаешь? – задала вопрос я. – Ты принуждаешь меня.

Я потерла руку в том месте, где он ее касался.

Он не понимал, о чем я говорю, и улыбнулся еще более плотоядно.

– Не злись, – попросил он, – я не скажу Джо. Будет здорово, тебе это полезно, для здоровья. – И он завыл, как Гуфи.

Он говорил об этом как о спортивных упражнениях, атлетическом выступлении, художественном плавании в хлорированном бассейне где-нибудь в Калифорнии.

– Мне это не полезно, – сказала я, – я забеременею.

Он недоверчиво вскинул брови.

– Ты меня заводишь. И сейчас двадцатый век.

– Нет, – произнесла я. – Не здесь.

Он тоже встал и шагнул ко мне. Я отступила. Он уже пошел пятнами, возбужденный самец, но голос оставался спокойным:

– Слушай, я понимаю, ты ходишь-бродишь в своей стране чудес, только не говори, что не знаешь, где сейчас Джо; он не так щепетилен, он сейчас где-нибудь в кустах пялит раком эту ходячую манду, прямо сейчас вставляет ей.

Он быстро взглянул на часы, словно отмечая время; было похоже, что сказанное его воодушевило, глаза сверкали как пробирки.

– Ох, – выдохнула я и подумала об этом. – Может, они любят друг друга. – Это было бы логично, они ведь это умели. – А ты любишь меня? – спросила я на всякий случай. – Ты поэтому хочешь меня?

Он решил, что я либо умничаю, либо туплю, и тихо произнес: «Господи». Помолчав немного, Дэвид продолжил гнуть свою линию:

– Ты ведь не собираешься спускать ему это с рук, а? Баш на баш, как говорится.

Высказав свое мнение, он сложил руки – его финальным аргументом был ответный удар: должно быть, он считал, я почувствую себя обязанной пойти на это по расчету, из чувства справедливости. Геометрический секс – я была нужна ему для утверждения абстрактного принципа; ему было бы достаточно, если бы мы взяли наши гениталии и соединили их, как кухонные приспособления, в воздушном пространстве, тогда он решил бы свое уравнение.

Его часы поблескивали – стекло и серебро: возможно, это была его ручка настройки, ключ, заводивший его, коммутатор. Должна иметься какая-то фраза, набор слов, который сработает.

– Извини, – сказала я, – но ты меня не заводишь.

– Ты, – выдавил он, подыскивая слова, теряя контроль над собой, – фригидная сучка.

В мои глаза вдруг влилась чудесная сила, я смогла заглянуть в него и увидела, что он позер, пустозвон, накопитель политических листовок и журнальных страниц – рекламная тумба, облепленная обрывками глаголов и существительных, перемешанных так, что нельзя ничего разобрать. Даже когда в молодости он ходил по домам в черном костюме, даже это было шутовством, притворством; теперь же он был на пороге старости и не знал, на каком языке говорить, потому что забыл собственный и должен был копировать чужой. Сквозь него пучками прорастал фальшивый американец, как парша или лишай. Он был заражен, искорежен, и я не могла помочь ему: требовалось слишком много времени, чтобы исцелить его, выкопать из земли и соскрести все лишнее, чтобы добраться до сердцевины.

– Ладно, обойдусь, – бросил он. – Я не собираюсь сидеть и выпрашивать третьесортную холодную курицу.

Обойдя его, я направилась обратно к хижине. Больше, чем когда-либо, я нуждалась в том, что мама спрятала для меня; силы отцовского заступничества было недостаточно, чтобы защитить меня, оно давало только знание, но были боги посильнее тех, каких чтил он. У его богов, имевших голову, рога всегда укоренялись в мозгу. Сейчас же мне нужно было не только видеть, но и действовать.

Я думала, он останется на месте, по крайней мере, пока я не скроюсь из виду, но он пошел за мной.

– Извини, что сорвался, – попросил он, и снова его голос стал другим, уважительным. – Это между нами, ладно? Ни к чему упоминать об этом при Анне, так?

Если бы он добился своего, то рассказал бы ей при первой возможности.

– Я тебя уважаю за это, – добавил он, – правда уважаю.

– Все в порядке. – Я понимала, что он лжет.

В обед все сидели за столом на своих привычных местах, а я обслуживала их. Ланча в тот день не было, но никто не обратил на это внимания.

– Во сколько Эванс прибывает завтра? – спросила я.

– В десять, десять тридцать, – ответил Дэвид, а затем спросил Анну: – Хорошо проводишь время?

Джо наколол вилкой очередную картофелину и отправил себе в рот.

– Фантастически, – сказала Анна. – Я позагорала и дочитала книгу, а потом долго гуляла с Джо, бродили по окрестностям. – Джо жевал с закрытым ртом, всем своим видом опровергая сказанное. – А ты?