Книга Страшная общага, страница 39 – София Яновицкая, Анна Коршунова, Оксана Заугольная, и др.

– Ну что, что… – Анна нежно погладила каждого из них по голове. – Я тут, я с вами, я вас не брошу… что случилось?

Они боялись, это несомненно. Они боялись всего – того, что она их бросит, того, что они потеряются, того, что они умрут снова… Страх законсервировал их в том состоянии, в котором они умерли, – и естественно, что, не взрослея физически, они не взрослели и умственно. Они не хотели учиться – тот, кто умер, не умея читать, не желал делать это и сейчас; тот, кто жил лет пятьсот – семьсот назад, – предпочитал так и не вылезать из того времени. Даже Коля, Коля Дмитриев, убитый на охоте в 1948 году, – самый старший из всех ее детей, погибший незадолго до своего совершеннолетия – до того как мог бы стать полноценным призраком, – и тот долго бычился, забивался в углы и наотрез отказывался общаться с другими детьми.

Дети продолжали молча смотреть на нее.

– Что случилось? – повторила она.

Да, они были дружны: для призраков, которые по своей природе разобщены и одиноки, – эти дети были более чем дружны. Они играли – не только сами с собой, но и друг с другом – обменивались фразами или жестами и, кажется, воспринимали себя как группу. Не как семью – увы, на это была способна только Анна, – но как группу. Как класс. Как хороших соседей. Почему бы и нет, впрочем?

– Что случилось? – Она повторила снова, еще более мягко.

Дети расступились и указали в угол.

Там, в кресле, сидел Кристиан Хейнекен, листая энциклопедию и механически исправляя в ней карандашом ошибки и опечатки. Каждый раз после таких чтений она отсылала в издательства письма с перечнем того, что нужно исправить в следующем издании. Иногда ей отвечали. Но чаще всего – нет.

– Кристиан? – позвала она.

Трехлетний мертвый мальчик поднял голову и вынул палец изо рта.

– Кристиан, что случилось?

Кристиан аккуратно закрыл книгу. Мертвые дети очень плохо взаимодействуют с внешним миром – на это и у взрослых-то уходят годы и годы, – не могут двигать предметы, открывать двери или даже задергивать занавески. Десять лет Кристиан упорно работал над тем, чтобы освоить переворачивание книжных страниц, но и сейчас он иногда трудится над какой-нибудь подолгу. Для того чтобы закрыть тяжелый том, ему понадобилось минут десять.

Анна терпеливо ждала.

– Василина, – сказал Кристиан, когда убедился в том, что книга закрыта. – Наша Василина.

Он лучше всех знал русский язык – таково было условие Анны: не важно, откуда ты и из когда, но мы живем в России, поэтому говорим на современном русском языке. Никаких исключений. Ни для кого. Знал лучше всех, да, но трехлетка по природе не способен говорить хорошо и долго – речевой аппарат неразвит. Поэтому Кристиан старался строить короткие и простые фразы.

– Наша Василина, – повторил он, сделав на слово «наша» какое-то странное, непривычное по эмоциональности – да попросту наличию эмоциональности! – ударение.

Анна перевела взгляд на усыпанный песком ковер, на котором лицом в потолок и сложив руки на груди лежала Василина. Дети сгребли лишний и огородили кубиками на манер песочницы. И даже успели возвести остов небольшого замка – явно романского. Анна машинально восхитилась их предприимчивостью.

– И? – осторожно спросила она Кристиана.

Мальчик вздохнул, осторожно сполз с кресла – для его коротких ножек была поставлена специальная скамеечка – и просеменил к компьютеру Анны.

– Эй! – окликнула она его. – Стой, куда?

Компьютер был табу для детей. Слишком необычен, слишком сложен, слишком много информации. Стоило Анне только представить десяток мертвых детей, которые освоят Интернет и обоснуются на форумах и в чатах, – как у нее тут же голова шла кругом. А если кто-то решит вести свой блог? Например, царевич Димитрий? «Не лепо ли ны бяшеть братия» – или то было еще до него?

Кристиан и не подумал остановиться. Он деловито взобрался на ее стул, затем переполз на стол – и поднял руки над клавиатурой.

– Эй! – спохватилась Анна. – Стой! Стой-стой-стой, тебе нель…

И замерла, открыв рот.

Кристиан – маленький Кристиан, едва-едва ворочавший книжные страницы, быстро, словно у него было не две, а десять рук, застучал по клавишам. И экран монитора ожил.

Анна едва успевала хотя бы примерно понимать, что делает мальчик, – настолько быстро сменялись картинки. Да, вот он вошел в ее почту – кстати, а откуда он узнал пароль? Вот он нашел ее переписку с родителями Василины. Вот открыл одно из писем… Далее она видела только белые страницы, сплошь заполненные строчками кода. Одна, две, три… Кристиан листал их, печатал, кликал мышкой – как? Ведь у него ладонь-то маленькая, не обхватит ее! Наконец он резко остановился и ткнул пальцем в монитор.

Анна прищурилась, вглядываясь в экран.

– Что это? – спросила она.

Кристиан помолчал, подбирая слова:

– Василина. Настоящая. Скрытая папка.

С экрана на Анну смотрели маленькие девочки, вернее одна девочка, снятая в разном возрасте – от рождения до пяти лет. И эта девочка была слишком очевидно не похожа на Василину, которую представили Анне ее родители.

– И? Откуда у тебя эти фотографии?

Кристиан нахмурил лоб:

– Не у меня. У ее папы и мамы.

– Что? – Анна бросила взгляд на адресную строку и замерла. – Погоди… ты хочешь сказать, что ты…

– Я в их… в такой же машине, – Кристиан ткнул пальцем в системный блок.

Он действительно взломал их компьютер. Мальчик, который родился и умер в XVIII веке, смог обойти все защиты и взломал так просто, словно… Был бы Кристиан живой – она бы сказала «словно расщелкнул орешек». Но он не был живым. И никакой орешек не был для него прост.

– Как ты сделал это?.. – прошептала она.

Кристиан что-то говорил – она скорее слышала объясняющие интонации, нежели понимала смысл слов.

Она смотрела на фотографии. Да, то была Василина. Василина – но их, мертвая, лежащая на полу в кучах песка. А не та, что сидела за столом в далеком доме на Малой Охте и жадно смотрела голодным взглядом на печенье. Что-то было сделано с той, что в Охте, – с той неизвестной и чужой девочкой – чтобы она стала похожа на Василину. Может, легкий макияж, скульптурирующий контур – отвлекающие внимание от крупноватого носа и скошенного подбородка, – кстати вспомнилось вдруг Анне, а ведь «Василина» была посажена перед ней четко анфас – так, чтобы не было видно профиля.

Кристиан перебрал еще несколько папок и открыл другую:

– Василина. Ненастоящая, – снова ткнул коротким пухлым пальцем.

Разница в лицах между фотографиями в этих двух папках бросалась в глаза. Но в этой последней папке девочка была одного возраста на всех фото. Словно родилась сразу пятилетней.

– Что это значит? – тихо спросила потрясенная Анна.