Книга Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме, страница 123 – Глен Кук

– Да входи же, дьявол тебя побери! Все тепло выпустишь.

В дверях появилось не закрытое вуалью лицо древней старухи. Гарун шагнул внутрь и захлопнул за собой дверь, положив ладонь на рукоять меча.

Ничего. Никакой опасности.

Он затопал, стряхивая снег с ног, пока не остался лишь тонкий слой, но и тот быстро растаял. После жгучего мороза казалось, что в хижине стоит невыносимая жара. Гарун быстро сбросил одежду, слегка закружилась голова.

– Как она? – спросил он.

– Неплохо, учитывая, что вокруг на сто миль ни единой живой души. – В старческом голосе женщины не чувствовалось ни капли почтения. – Сейчас она спит.

Гарун яростно взглянул на старуху. Это была мать первой жены его дяди Фуада, ближайшая живая родня. Она выглядела словно Темная Госпожа на картине художника-пессимиста: сморщенная, костлявая, беззубая, закутанная в черное. Чем-то она показалась ему похожей на ведьм, охранявших врата преисподней в версии Браги.

– До чего же я тебя люблю, Фатима, – тихо рассмеялся он.

По ее выцветшим губам пробежала тень улыбки.

– Раз уж пришел – займись чем-нибудь. Подбрось дров в очаг. Сегодня мне придется больше готовить.

– Так-то ты разговариваешь со своим королем?

– Королем? Чего? – презрительно фыркнула она.

С чердака послышался пискливый голос.

– Никто. Всего лишь твой дядя Гарун, – ответила старуха.

Из мрака появилось худое смуглое лицо, показавшееся в свете очага чуть ли не дьявольским.

– Привет, Сеиф, – сказал Гарун.

Сеиф был сыном племянника Фатимы, единственным оставшимся ее родственником. Он помогал ей в хижине.

Полумертвые губы Сеифа медленно растянулись в улыбке, и он начал спускаться по лестнице. Гарун не стал ему помогать – Сеиф настаивал, что будет все делать сам.

Спустившись, Сеиф направился к Гаруну, волоча ногу и прижимая к груди дрожащую от усилий руку со скрюченными пальцами. Голова его склонилась набок, из уголка рта стекала струйка слюны.

Ничем не выказывая отвращения, Гарун обнял юношу:

– Как дела, Сеиф?

– Ну? – рявкнула старуха. – Ты собираешься с ней увидеться или нет? Впрочем, ты удачно выбрал время.

Гарун отпустил Сеифа.

– Да, пожалуй. Собственно, за этим я и пришел.

– Давно пора. Что ты за мужчина? Прошел почти год.

– У меня хватает хлопот. Где она? Прячется?

– Я же сказала – спит. Иди к ней, дурачок.

Юноша что-то сказал, но Гарун не разобрал слов.

– А ты держи язык за зубами, Сеиф. Пусть сам узнает. В конце концов, это его вина.

– Узнаю что?

– Она в любом случае к тебе не выйдет. Так что ступай.

Склонившись перед ее мудростью, Гарун пробрался сквозь занавески, разделявшие хижину. Девушка лежала на спине на грубой кровати, которую с таким трудом соорудили они с Сеифом. Она спала, улыбаясь и закинув левую руку за голову, – прекрасная и беззащитная. Правой рукой она придерживала у груди месячного младенца и выглядела весьма безмятежно.

– Будь я проклят, – прошептал Гарун. Присев, он уставился на малыша. – Будь я проклят. Девочка или мальчик, Фатима?

– Сын, повелитель. Наследник. Она назвала его Мегелин Мика.

– Как прекрасно. Как мудро. Идеальнее некуда. – Протянув руку, он коснулся щеки девушки. – Милая?

Она открыла глаза и улыбнулась.

Они уже спустились с гор и приближались к пустыне. В тени деревьев лишь изредка встречались островки снега.

– Повелитель? – тихо спросил Белул.

– Да?

– Что случилось?

– Ты о чем? Не понимаю.

– Ты изменился. Когда ты вернулся, стал совсем другим – более собранным, я бы сказал, даже повзрослевшим.

– Понятно.

Белул подождал, не скажет ли Гарун что-либо еще, и наконец спросил:

– Могу я узнать?

– Нет. Прости, мой старый друг. Может, как-нибудь потом.

– Как пожелаешь, повелитель.

«Я и в самом деле изменился», – подумал Гарун. После того как у него родился сын, мир стал выглядеть иначе. Теперь он несколько больше заботился о собственной безопасности и три дня размышлял, не отменить ли вообще поход.

– Повелитель, – позвал эль-Сенусси из головы колонны, – мы на месте.

Гарун окинул взглядом склоны гор и каньон, но не увидел ничего необычного:

– Пора, Белул. Он выберет либо один путь, либо другой. Приготовься.

– Вон там, повелитель, – показал Белул. – Дым.

– Вижу.

Шадек вел их по крутой тропе. Гарун смотрел ему в спину, пытаясь догадаться, о чем тот думает. В любом случае, каковы бы ни были намерения Шадека, он понимал одно: когда он приведет в лагерь Сиди своего короля и Белула под видом простых солдат, передумывать будет уже поздно.

Если только он не доставлял их прямиком в руки врага.

Гарун напрягся – подобная мысль прежде не приходила ему в голову. Эль-Сенусси вскинул руку, давая знак остановиться. Гарун коснулся пальцами рукояти меча. Шадек подошел к ним:

– Повелитель, нам будет непросто. Я не знаю, что они замышляют. Возможно, это ловушка.

– Возможно. Возьми пару человек и выясни. Я подожду здесь.

– Как прикажешь, повелитель.

Эль-Сенусси выбрал двоих солдат, и они скрылись среди деревьев, откуда поднимался дым. Гарун и Белул ждали, положив мечи на колени. Остальные спешились.

Эль-Сенусси вернулся два часа спустя, поднявшись к ним, вместо того чтобы подать сигнал снизу.

– Мне кажется, мы можем на него рассчитывать, повелитель, – прошептал Белул.

– Посмотрим.

– Похоже, они играют честно, повелитель, – сообщил эль-Сенусси. – Их всего десятеро и сам Сиди.

– Тогда идем. Если они дернутся – постарайся, чтобы он умер первым.

– Можешь не сомневаться, повелитель. Слушайте все! Мы спускаемся. И я вырежу сердце каждому, кто по забывчивости выдаст нашего повелителя. Он – всего лишь солдат по имени Абу бин Кахед.

Они спустились по тропе. Стуча копытами, въехали в лагерь подозрительно наблюдавшего за ними Сиди. «Вряд ли это будет легкий союз», – подумал Гарун.

Лицо ожидавшего их сына Эль-Мюрида походило на каменную маску. Он даже не попытался их приветствовать. Война воистину забирает молодых, понял Гарун. Юноша напоминал жестокого скупого старика.

На следующее утро они выехали в Аль-Ремиш. Эль-Мюрид покончил с затворничеством и следил за каждым. У крадущихся в ночи харишей стало больше работы, чем когда-либо прежде. Сиди не хотелось, чтобы его затянувшаяся отлучка вызвала ненужные вопросы.