Книга Тени за холмами, страница 112 – Антонина Крейн

Она сплела руки на груди.

В её голосе прорезались сначала стальные, потом — агрессивно-безумные нотки:

— Ты бы знал, каково это: существовать, когда ты лишился всего. И сразу. И да, да, никто не тянул меня устраивать революцию. Я понимаю — сама виновата, кровавая леди, весенняя жатва, проклятая душевнобольная…, — её голос затих, потом вдруг взбрыкнул истеричным вскриком: — Но не смей меня сейчас упрекнуть бунтом! Не вздумай!

С кончиков пальцев Тишь сорвался пульсар и, ударив в стену, брызнул игольчатым крошевом смальты.

Мелисандр в клетке умолк. Я моргнула. Мумии на мгновение прервались, но тотчас вернулись к работе.

Полынь покачал головой:

— Мне бы это и в голову не пришло.

— …Спасибо, — по размышлении, буркнула Тишь.

Ходящая продолжала наматывать круги по подземелью. Она видимо напряглась: губы сжались, пальцы побелели.

— Впрочем, я не оттуда начала, — Тишь нахмурилась. — Вспомни, как выглядит моя жизнь. Я говорю «вспомни», потому что она похожа на твою. Меня тоже продали в пять лет. Я тоже пыталась выжить в Доме у Моря. Потом училась. Отрабатывала учебу службой. Ходила в тенях. А дальше: разница. Ты, еще молодой человек, оказался свободен после нескольких лет службы. Я оставалась Ходящей многие годы. Затем стала Архимастером. И на этом, собственно, всё.

Тишь остановилась и невидяще уставилась на потолок.

— Ну да. На этом всё. Странно признавать. Неловко. Стыдно, — она пожевала губами. — Я даже по миру не путешествовала. Тоже мне, великий и страшный Архимастер, царица ночи. Пик Волн, потом Шолох. Въелось в привычку. Меня изгнали из Леса — и я первым делом вернулась в Шэрхенмисту, пха. Других маршрутов не задано. Крыса лабораторная. Пха. Нет клетки страшней, чем внутри себя. Я бесилась. Я злилась. Ненавидела всех. Украла кровь, да. Хоть как-то. Какое-то действие в этой серости, заменяющей жизнь.

Тишь бормотала невнятней. От неё начала исходить болезненная, воспаленная аура. Как от ревенанта Бетти тогда, в лесу. Безумие раскручивалось внутри, как спираль, и смотреть на это было страшновато.

— Скажи, — перебил её Ловчий. — Рэндом поэтому тебя нашел: из-за украденной крови? Изначально он пришёл к тебе, как к воровке — ругаться?

— Да. Я была удивлена, признаю. Не знала, что боги так… Доступны. И являются смертным. Я вообще о них раньше не думала, пха. В итоге джокер увидел во мне нечто большее, чем воровку. Рэндом дал мне силу и контракт. А потом ушёл, сказав, что вернётся, — Тишь сложила руки на груди, стала нетерпеливо барабанить туфлей об пол. — Мне надо было привыкнуть к силе и воплотить одобренный им «План Прощания С Шолохом». Я закрывала незавершенные дела и отпускала старые связи, чтобы в дальнейшем ничто меня не отвлекало.

Полынь задумчиво кивнул.

— Но я не могла избавиться от мыслей о нем, — зло и тихо сказала Тишь.

— О короле?

— Да.

Тишь опустила взгляд на племянника. На Полыни уже не было маски: ни железной, ни «игровой», — куратор стоял и смотрел серьезно, и впрямь стараясь понять. Он выглядел так, как выглядит обычно, и золотая мантия теперь казалась на нем странным, вычурным пакетом.

Да и Тишь… Как будто смягчилась.

— Отпустить эту ситуацию было непросто, да? — предположил Полынь, подталкивая к дальнейшим откровениям.

Ходящая усмехнулась в ответ.

Потом вдруг рявкнула:

— Я старалась! Я правда старалась! Ты даже не представляешь, насколько! Но я НЕ МОГУ простить короля! Не могу, не могу, не могу! — и, не переставая выть, она схватила свой кубок и со всей дури бахнула им об пол. Багряное вино брызгами оросило зал, веером разочарования пролилось по голубому стеклу подземелья.

— Тишь… — расстроенно протянул Полынь.

— Ты даже не представляешь! — зашипела Ходящая и, снова пойдя по кругу, сжимала и разжимала кулаки. — Я всю свою жизнь положила на службу этому негодяю, я ни о чем не думала никогда так часто, кроме как о том, как бы ему усидеть на своем пепловом троне! Я жила королевством! Я жила королем! Это был мой смысл, мой свет, мой север, мой юг — это была я сама! Зачем? Чтобы он бросил меня, в конце концов?!

Еще один пульсар — новый взрыв у стены, мощнее — трещина побежала вниз, как слеза. Полынь совсем помрачнел.

Тишь поджала губы:

— Ты меня знаешь, — глухо отчеканила она, — Я сильный человек. Я могу не спать месяцами, сосредотачиваться на одном, бить в цель непрерывно, пока не пробью любую стену, не разрушу любое препятствие, — я выращена бойцом, я молча выдерживаю пытки, на которых другие молят о смерти! Я не сдаюсь; падая — поднимаюсь; от боли — рычу, а не плачу, и проигрыши меня лишь подхлестывают. Я верна до конца, я сильна до конца, я не боюсь сильных чувств, и вообще — не боюсь — если только себя. И ты знаешь это, Полынь из Дома Внемлющих, потому что ты не только плоть от плоти моей, ты мой ученик, мой ставленник — ты — суть я! Мне казалось, я способна на все. Искра моя безгранична. Тень — моя сила, солнце — мой свет. И царствие моё продлилось бы тысячелетье!.. Если б не он.

Она ссутулилась.

— Если б не он. Человек, который отказал мне в смысле. Сломал мою жизнь, не вдумавшись даже, что именно он ломает. Вообще не поняв — что сломал.

Тишь молча вернулась к креслу и опустилась в черный бархат. Свернулась в золотой комок. Обхватила колени, прикрыла глаза, виском упёрлась в завитушку спинки.

Она выглядела разбитой… Совсем разбитой. Уставшей. Уже не верящей в свою войну.

— Я не могу отпустить это просто так, — глухо и упрямо сказала Тишь. — Я не могу взять и… уйти. Я убью его, Полынь. Я клянусь тебе: убью. И я готова к последствиям.

— Не надо, — Ловчий покачал головой. — Это ничего не изменит. Не избавит тебя ни от ненависти, ни от обиды. Месть бессмысленна.

— Просто тебе никогда не говорили, что ты «не нужен»! — зарычала Тишь.

— Мне и обратного не говорили. И ничего, живу как-то. Не спешу вырезать провинившееся человечество.

— Ты не понимаешь. Раз ты так говоришь, ты просто не понимаешь, чего я хочу. Чего я всегда хотела, — она понизила голос.

— Понимаю, Тишь, — возразил Полынь. — Это… Довольно просто понять. Ведь это, знаешь, в некотором роде всеохватывающее желание. Неважно, теневик ты, Архимастер, король, лавочник или странствующий философ — мы все хотим, чтоб нас любили. Такова неприглядная истина, объединяющая всех живых. Очень, надо сказать, хитрая ловушка.

— Ловушка?

— Ну да, — Полынь пожал плечами. — Опасно, когда твоё основное желание зависит от кого-то, кроме тебя, не находишь? Можно очень больно удариться. Как ты сейчас, — он вздохнул.

Потом с тревогой посмотрел на часы, чья секундная стрелка неумолимо ползла вперёд. Потрогал складку своего золотого рукава.