Книга Убивая Еву: умри ради меня, страница 35 – Люк Дженнингс

Я соскальзываю со своей койки в обмундировании и в носках, медленно, дюйм за дюймом, открываю дверь, опасаясь, что меня выдаст скрип петель. Снаружи темно, но я здесь уже ориентируюсь. Теперь я на маленькой площадке внутри одной из цилиндрических колонн. Напротив – привинченная к стене лестница, ведущая вниз – к морю, а вверх – на палубу. Подо мной – Имбирева будка, а надо мной – Антонова. Чтобы выбраться на палубу, мне надо неслышно прокрасться по лестнице мимо его двери.

Я делаю глубокий вдох и начинаю лезть вверх. Мои носки скользят на холодных стальных ступеньках, я чувствую, как сердце в груди колотится от страха, но заставляю себя двигаться дальше. Из будки Антона не доносится ни звука. Я продолжаю карабкаться, и теперь уже слышу слабое гудение питающего платформу генератора в помещении рядом со столовой.

Я выбираюсь через люк на палубу, мои волосы на штормовом ветру хлещут меня по глазам. Надо мной – сине-черные разводы неба, вокруг – серое бушующее море, еле-еле подсвеченное сигнальными фонарями на углах платформы. Пару секунд я стою, пригнувшись. Генератор теперь не слышен, лишь – вой ветра и грохот разбивающихся волн. Затем я, не разгибаясь, осторожно бегу в столовую и прикрываю за собой дверь. Внутри тише, чем снаружи, но не теплее. Еще пара шагов, и я стою у стола, пытаясь на ощупь найти карандаш, лежащий где-то рядом с коробкой ложек.

И вот он у меня в руках. Но не успеваю я ощутить пальцами его шестигранную форму, как распахивается дверь и мне в лицо бьет свет фонарика. Шок настолько силен, что у меня перехватывает дыхание, и я застываю, разинув рот и вперив взор в этот поток света.

– Ах ты лживая п…, – произносит Антон. – Я не ошибался насчет тебя.

За светом я не вижу его лица, но прекрасно представляю эту ухмылку. Мне отсюда не вырваться. Он стоит между мной и дверью.

– Ты хотела попытаться отправить сообщение, ведь так? Ты увидела, как я пишу карандашом, и решила его сп… ть. А ты знаешь, глупая леcба, что все так и задумывалось? Я специально оставил карандаш, чтобы ты пришла за ним. Тупая ты, б…, баба, право слово.

Я прямо ощущаю волны его ярости. Каким-то невероятным образом я вдруг обретаю ясность в голове и сосредоточенность.

– Жаль, что я не сэкономил всем время и не пришил тебя в Питере. На пару с твоей чокнутой телкой. Ну да ладно, лучше поздно, чем никогда.

Свободной ладонью он хватает меня за руку и рывком толкает к открытой двери. Я сопротивляюсь, изо всех сил пытаясь высвободить руку, и при этом у меня возникает сюрреалистическое ощущение, что в моем теле сейчас кто-то другой. Кто-то сильный и безжалостно боеспособный. Кто-то вроде Оксаны.

Кряхтя от напряжения, я что есть мочи стараюсь вывернуться и внезапно прыгаю вперед, он теряет равновесие и тяжело валится на спину, трескаясь башкой о стальной дверной косяк. Пока он лежит, полуошалело моргая в продольном луче фонарика, я собираю все силы и втыкаю карандаш в его левую ноздрю.

Глаза у Антона вытаращены, пальцы извиваются, а из горла вылетает вибрирующий звук. Он пытается поднять голову, но я крепко держу торчащий конец карандаша и вдавливаю его все дальше и дальше в нос. Пройдя сантиметров десять, карандаш застревает, поэтому мне приходится навалиться всем своим весом, это дает еще пару сантиметров. Я отбираю у Антона фонарик и направляю ему в лицо. Глаза у него закатились, губы дрожат, а из проткнутой ноздри в рот червяком ползет кровь.

– Тупая, блин, баба, да? – бормочу я. – А теперь что скажешь?

Острие карандаша уже почти наверняка прошло в мозг, но еще не смертельно. Нужно что-нибудь твердое и увесистое.

– Лежать! – командую я и обвожу лучом фонарика столовую. На книжной полке замечаю фундаментальный том. Пока я тянусь за ним, Антон с диким взглядом выпученных глаз полуприподнимается на ноги. Схватив книгу обеими руками, я стаскиваю ее с полки, прицеливаюсь и вгоняю карандаш еще на дюйм. Антон опускается на пол, безжизненно дергая ногами.

– Ева, детка, что происходит?

Я вскрикиваю и, уронив книгу, хватаюсь за сердце.

– Чем ты тут занимаешься?

– А на что, по-твоему, это, б…, похоже? – Вколачиваю Антону в нос карандаш «Птицами Северного моря».

– А это хорошая…

– Книжка-то? «Исчерпывающее издание», если верить «Обcерверу».

– Нет, я имею в виду идею замочить Антона. Он тебя доставал?

– Он застукал меня за кражей карандаша.

– Не понимаю.

– Это подождет. Лучше подержи его ноги для финального аккорда.

Когда Антон перестает наконец вздрагивать, я в изнеможении опускаюсь на корточки, прислонившись к стенке контейнера.

– Готов? – спрашивает Оксана, пощелкивая пальцем по торчащему концу карандаша.

– Типа того.

Она присаживается напротив меня и, протянув руку к фонарику, выключает его.

– Ночное ви́дение, – объясняет она.

Я почти ничего не вижу, лишь чувствую теплую тушу Антона у своей ноги.

Оксана делает долгий, флегматичный вдох через нос.

– А ведь ты реальный игрок, да, pupsik?

– Что ты тут забыла?

– Искала тебя. Пришла в твою будку, а тебя там нет.

– Зачем ты меня искала?

– Я соскучилась.

– Мне пофиг. Вали трахаться с Чарли.

– Чарли – это не ты.

– Тогда какого лешего ты с ними трахалась?

– Вообще-то технически мы не трахались. Мы…

– Слышать не хочу, чем вы там занимались, мне интересно лишь, зачем ты так поступила.

– Не знаю. Я просто… – Она снова делает вдох. – Честно?

– Честно.

– Потому что я на тебя разозлилась.

– За что?

– Потому что люблю тебя.

– Боже мой, Оксана. Я тебя умоляю.

– Но это правда. Честно.

– Раз так, поможешь мне избавиться от тела? Выбросить в море?

– Ладно, pupsik. Я беру за одну ногу, а ты – за другую?

– Не называй меня так. Я тебя еще не простила.

– Это была просто игра в секс.

– Для меня игры в секс с другими людьми – не норма, Оксана.

Она бросает взгляд на Антона.

– Прасти-и… И прекрати на меня так смотреть, Буратино.

Нам требуется несколько минут, чтобы отволочь Антона из столовой к западному краю платформы.

– Тебе еще нужен карандаш? – Оксана старается перекричать завывания ветра.

Я уже и забыла, что весь этот сыр-бор, собственно, из-за карандаша. Кивнув в ответ, я опускаюсь на колени рядом с Антоном и тяну пальцами за карандаш. Глаза Антона вращаются, но карандаш двигаться не желает, он застрял намертво.