Книга Я уезжаю!, страница 13 – Дана Шварц

Должно быть, мы забрели не в самый лучший квартал. Огромные трехэтажные магазины со знакомыми люксовыми брендами сменили узкие ювелирные лавки и дешевые магазины одежды, чьи окна закрыты решетками. Вместо светловолосых женщин в льняных платьях, спешащих на поздний завтрак независимо от времени суток, мы встречаем тощих панков с анархистскими символами на рваных футболках и ботинках, которые на вид тяжелее меня, и мужчин с пивными животами в заляпанных майках. Когда мы проходим мимо, некоторые из них отвешивают скабрезные шуточки – это понятно по манере и тембру голоса даже без знания французского. Но мама с решительным видом продолжает идти.

– Le Henrique, – бормочет она себе под нос.

– Ты уверена, что зашла бы так далеко от кампуса? – Вопрос вполне разумный, хотя в моих устах звучит как нытье и обвинение.

– Уверена, – отвечает она, но не может скрыть сомнения в голосе.

Повернув еще два раза не туда, мама заметно ускоряет шаг. Я стараюсь не думать о содранной коже на ногах.

– Pardone, – обращается она к усатому незнакомцу. Она настигает его так быстро, что я не сразу соображаю, когда слышу ее голос. – Le Henrique? Владелец – американец?

– Oui! Oui! – с энтузиазмом подтверждает мужчина.

Я ни слова не понимаю из его речи, но замечаю, как с маминого лица улетучивается паническое выражение. Мужчина говорит еще какое-то время – не могу не отметить, что занимает это дольше, чем объяснение дороги к бару. Слова сопровождаются резкими взмахами рук.

Вскоре мы снова отправляемся в путь. По новой улице, которой тут не должно быть, но за последние несколько минут она необъяснимым образом материализовалась. Париж превратился в сумеречный лабиринт. Мы еще некоторое время сворачиваем, пока не оказываемся перед уличным художником, которого точно уже встречали.

– Это не та дорога, – вполголоса произносит мама.

Я проверяю часы на телефоне.

– Почти половина четвертого. Нам уже пора в Делакруа.

Мама смотрит на меня так, будто мое присутствие для нее – полный сюрприз.

– Мы уже почти пришли, – настаивает она. – Я правда очень хочу, чтобы ты увидела это место.

Я беру себя в руки и напоминаю:

– Мам. Я не хочу туда идти, мне нужно попасть в музей. У меня и так будет там всего час.

Она еще раз озирается по сторонам, выискивая хоть что-то: какой-нибудь ориентир или вывеску Le Henrique, которая внезапно должна появиться на пройденных нами магазинах. У нее взгляд – как и тогда: когда я вернулась со школы домой, а она сказала, что они с папой хотят со мной «поговорить». Не могу этого видеть. Тоже оглядываю улицу, гадая, не может ли Le Henrique появиться из воздуха между двумя зданиями, как дом № 12 на площади Гриммо в «Гарри Поттере». Но вижу лишь торговца рыбой и мастерскую по ремонту обуви. Снова гляжу на маму, и она наконец покорно опускает плечи. Наши поиски окончены.

До музея Делакруа мы добираемся довольно быстро.

– Вот видишь, мы это сделали, – говорит мама. – Смотри, люди еще идут.

Она права: в двери музея, над которыми растянут баннер с лицом художника, заходит хорошо одетая пара.

Мы пересекаем внутренний двор – я ковыляю, как могу, в своих балетках, похожих на средневековые орудия пыток, – и влетаем в музей подобно марафонцам, достигшим финишной черты.

– Два взрослых, – просит мама, когда мужчина за стойкой поправляет воротник.

– Ах, прошу прощения, но мы не пускаем в музей за час до закрытия.

Однако извинений в его голосе даже не слышно.

– Но мы только что видели, как вошли два человека! – восклицаю я довольно громко.

Выражение лица мужчины остается неизменным.

– У них… как вы там говорите…

Тут вмешивается девушка в форме сотрудницы музея:

– Ре-зер-ва-ция.

– Мы будем рады провести здесь даже пятьдесят минут. – Мама предпринимает попытку договориться. – Пожалуйста, моя дочка так хотела сюда попасть.

Мужчина качает головой, но я не слышу его ответа. Меня слишком одолевают фантазии: как я оборачиваю вокруг его дурацкой шеи галстук и душу, пока эта девчонка смотрит. Пусть сделает себе ре-зер-ва-цию в отделении реанимации.

– Постойте-постойте, – говорю я. – Уверена, мы сможем что-нибудь придумать. Всего полчасика.

Все замолкают и смотрят на меня – я даже не знаю, кого перебила.

– Завтра же вы закрыты.

– Oui, – отвечает мужчина.

Мама оборачивается ко мне. Я вижу, что она чувствует себя виноватой.

– Мне так жаль, дорогая. Правда.

Может, я должна оценить извинение, но вместо этого мечтаю и ее придушить.

– Мы проделали такой путь в Париж… – В моем голосе сквозит отчаяние. – Я даже не знаю, когда смогу еще раз сюда вернуться.

Но моя мольба не находит отклика.

– Пошли.

Мама пытается обнять меня за плечи, но я уворачиваюсь.

– Это все ты виновата! – восклицаю я. Нас слышат работники музея, но мне плевать. – Если бы ты не впала в юность и не таскала меня по Парижу в поисках места, которое уже, может, закрылось лет десять назад, я бы могла быть в музее Делакруа.

– Знаю, – отвечает она. – И прошу у тебя прощения. Мне очень-очень жаль.

– Почему тебе обязательно нужно все контролировать? Это мое путешествие. Я хотела посетить этот музей, но вместо этого ты заставила меня участвовать в этой бессмысленной затее. А теперь я упустила такую прекрасную возможность. Я больше никогда не увижу музей Делакруа.

– Когда-нибудь ты еще вернешься в Париж, – тихо произносит она.

– Ага, когда-нибудь, – передразниваю я. – А через сколько лет ты вернулась?

– Эй, не разговаривай со мной в таком тоне. Я извинилась. Просто так неудачно сложились обстоятельства. Значит, нам не суждено было попасть в музей Дельпон.

– Музей Делакруа, – в один голос поправляем мы с сотрудниками.

Я закатываю глаза и выбегаю из здания, мама следует за мной.

– Я просто хочу вернуться в отель, ясно? – говорю я, развернувшись к ней. – От этой бесконечной ходьбы кругами у меня болят ноги.

Наша обратная поездка в такси проходит в тишине, так что таксист решает включить радио. Временами мама посматривает на меня, набирает в грудь воздуха, словно собирается что-то сказать, но потом просто вздыхает и отворачивается к окну. Я же мечтаю о том, как могла бы сложиться эта поездка: я одна, отправляюсь в музей, встречаю высокого незнакомца, возможно, британца, который учится в Сорбонне, мы влюбляемся друг в друга и по ночам вместе ходим в La Belle Hortense.

Возможно, если бы сегодня все пошло по-другому, я бы попросила маму сходить со мной вечером в тот книжный бар. Но теперь мои ноги опухли, как у теленка, и все, чего мне хочется, так это поспать.