Книга Эликсир, страница 31 – Хилари Дафф

— Ларри Стечински? — удивилась я.

— По-твоему, он мне не подходит? — улыбнулся Сейдж.

— О нет, прекрасно подходит! И сколько еще у тебя таких личин?

— Изрядная коллекция.

Я положила руку ему на запястье, увидев, что он опускает что-то в карман:

— И у Ларри Стечински есть черная карта «Американ Экспресс»?

— А почему бы и нет?

— Но такой карты нет даже у моей мамы!

Очевидно, твоя мама вращается не в тех кругах, к которым принадлежит Ларри Стечински.

— Сейдж, — вдруг окликнул Бен с противоположного конца комнаты. Он стоял на коленях перед небольшой скульптурой на низком столике и его голос дрожал от благоговения: — Это… это подлинный Микеланджело, да?

— Да, да, это он.

— Но это же Микеланджело!

— Ага.

— И вот эта картина, — Бен кивнул на небольшой портрет, на котором был изображен юноша, как две капли воды похожий на Сейджа, только с алыми щечками и невинным взглядом херувима, — это настоящий Рубенс?

— Ну да.

— Но он похож на тебя.

— Неистребимое фамильное сходство, — пояснил Сейдж.

Это был удобный момент, чтобы улизнуть от них.

— У тебя здесь есть туалет? — спросила я.

Сейдж показал на тесный коридор, начинавшийся в темном углу. Действительно, там была дверь в туалет… А чуть дальше — еще одна, закрытая дверь. Спальня Сейджа — скорее всего, это б она.

Я на цыпочках прокралась дальше, со всеми предосторожностями открыла дверь, проскользнула внутрь и закрыла комнату.

Если Сейдж здесь спит, ему не позавидуешь. Потому что комната была до отказа забита картинами и всяким инвентарем: холстами, мольбертами красками, углем… Какие-то картины были закончены, какие-то нет, и все стены были сплошь увешаны картинами в рамах. По мере того как я разглядывала их, мое сердце билось все сильнее. Практически на каждой из картин была изображена одна из четырех женщин.

Женщин, которых я знала.

Женщин, которыми я была в своих снах.

Они не напоминали меня так явно, как мне казалось, когда я видела их во сне, однако я совершенно точно знала, кто они такие.

Одна женщина смеялась и крепко держалась за борта весельной лодки, плывущей по Тибру — Оливия.

Другая скакала верхом на лошади, и ее роскошные рыжие локоны развевались по ветру — Кэтрин

Третья женщина сидела перед зеркалом на туалетном столике и уверенными мазками накладывала на лицо грим — Аннелина.

Четвертая женщина, изящно облокотившись о крышку фортепиано, пела перед людьми, толпившимися в шикарном салоне — Делия.

Были и другие картины, много картин. Мое внимание привлекла акварель в рамке, на которой были изображены двое юношей в костюмах эпохи Возрождения, застывшие в нарочито нелепых позах. Я узнала эту акварель. Еще бы, ведь ее написала я сама! Я отлично помнила тот сон, в котором безуспешно пыталась заставить Сейджа и Джованни хоть минуту постоять спокойно, чтобы сделать набросок.

Я присмотрелась и увидела в правом нижнем углу знакомую подпись: простая буква «О». Ее подпись. Моя подпись?

Но неужели это возможно? Мои сны на самом деле являлись воспоминаниями?! Воспоминаниями о моих прошлых жизнях? Я никогда не верила в реинкарнацию и перевоплощение душ… Но как еще объяснить то, что я вижу?

А что же с Сейджем? Ведь он выглядит точно так же, как на картине, написанной Оливией! Мне показалось по меньшей мере странным, что Сейдж в новом воплощении ни на йоту не изменился, чего нельзя было сказать про меня.

Я невольно почувствовала облегчение, когда взрыв громкого смеха в гостиной оборвал хоровод моих бессвязных мыслей. Сейдж и Бен уже вместе над чем-то смеются? Ну и странные дела творятся в этой хижине на деревьях! Я понимала, что мне следует скорее вернуться, пока мое длительное отсутствие не возбудило подозрений, но не в силах была оторваться от этих картин. Что, что же все-таки это значит? Существует ли какое-то рациональное объяснение этим удивительным событиям?

Не стоит ли напрямую спросить об этом у Сейджа? Наверное, он не будет в восторге от того, что я тут лазила, но вряд ли так уж рассердится. В конце концов, мы с ним едва знакомы, и я тоже имею право пытаться разузнать что-то о человеке, которому приходится доверять свою жизнь.

Я уже повернулась к двери, собираясь выйти из комнаты, но мое внимание привлекла еще одна картину в углу. Холст не был обрамлен, явно не предназначался для всеобщего обозрения. Сейдж неспроста задвинул его в самый угол, за стопку других картин, и вдобавок накрыл какой-то тканью. Но сбоку ткань сползла, и открывшийся под нею чей-то глаз приковал к себе мой взгляд.

Он был большим, широко распахнутым, с ярко синей радужкой. Он был красивым… И пустым, как у призрака. Почему-то я не могла оторваться от этой картины. Я и сама не заметила, как опустилась перед картиной на колени и сняла полотно.

Мне пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не закричать во всю силу легких

Естественно, что глаз был пустым! Он принадлежал Оливии, и она была мертва. Она валялась на боку, и весь затылок ее был размозжен безжалостным ударом, а рот оставался распахнут в последнем вопле предсмертного ужаса. Кровь растеклась вокруг тела темной лужей, и в этой луже блестел знакомый мне амулет в форме ириса. На картине преобладал этот жуткий алый цвет пролитой крови, и тело Оливии являлось центром общей картины безжалостной резни. Картина запечатлела и другие тела: мужчины и женины, все в каких-то нелепых ломаных позах, все мертвы, и брошенные убийцами шпаги и кинжалы пригвоздили их к полу.

Перед моим мысленным взором тут же замелькали картины из моим недавних ночных кошмаров, и я болезненно сморщилась. Да, я переживала эту сцену.

О, Господи, я что сейчас, разглядываю сцену своей собственной гибели?

Дрожащими руками я вытащила из стопки еще одну картину. Я уже была не в силах остановиться, но от одного прикосновения к этому полотну у меня кровь застыла в жилах.

Потому что на нем была изображена Аннелина… Или, точнее сказать, то, что было когда-то Аннелиной. Она лежала в спальне, обставленной в белом цвете: белые занавеси влетают в комнату из открытого окна, кровать застлана белоснежным бельем, мебель тоже белого цвета. Аннелина была одета в прозрачный белый пеньюар. Единственными яркими пятнами были ее алые губы, темная грива спутанных волос, серебряная цепочка, на которой висел амулет в форме ириса, невидящие пустые карие глаза… И кровь. Она ручьями лилась из многочисленных ран на ее теле и запятнала рубиновыми каплями пол у кровати, разрушая снежную непорочность белого фона картины.

И еще одно жуткое пятно алого цвета вмешивалось в монотонность обстановки на этой картине.