Онлайн книга «Проклятие обреченных»
|
– Галя, я… – сказал он и осекся. Он совсем забыл! Забыл сказать ей, что женится. Вообще как-то запамятовал о том, что она у него есть. Так привык, что перестал замечать. – Галь, я женюсь. Она прижала к груди поварешку. Колени у нее подогнулись, Галина села прямо на пол и заплакала. – Ну, чего ты… Ну, брось! – О-ой, Вадик! А я-то как же? – Чего ж ты, – пожал плечами Акатов. Он действительно пока не понимал сути претензий. – Здоровая молодая девка, ко мне никаким местом не приросла. Найдешь себе еще, и получше меня. Так? – Так, – некрасиво, по-деревенски хлюпая носом, согласилась Галочка. – Только я думала… – Ну, это уж твое дело, чего ты там себе думала! А я тебе ничего не обещал, и о любви между нами разговору не было. – О-ой, Вадик! – Да не вой ты! Галь, я ж тебя не выгоняю на улицу. Я у жены буду жить. А ты оставайся. Доучишься, поедешь обратно в свой этот, как его… Живи пока. – Вадик… – Да перестань меня так называть! – Вадик, у меня ребеночек будет. – Ребе… Чего-о? Как же это вышло? – Я не зна-а-аю, Ва-а-дик! И снова ревет, разливается. Да, вот это была новость так новость. Вадим сел на корточки рядом с Галиной. – Срок у тебя какой? Может, ты ошиблась? Ты у врача-то хоть была, деревня? – Не была пока, нет… – Так пойди, пока не поздно! Сделай там чего надо, я тебе денег дам. Тут она взвыла так, что у Вадима заложило уши. – Да ты что орешь-то? С ума сошла? – Я бою-юсь! И ребеночка жалко! – Ну вот, жалко ей. А куда ты денешься с ним, а? Тебе доучиваться нужно, а потом тебя с маленьким ребенком ни на какую работу не возьмут. Всю жизнь себе поломаешь, дурында! Этого хочешь? Она отчаянно замотала головой. – Вот так вот. Ну, утри глаза и высморкайся. Пошли, покормишь меня. Что варила на обед? – Суп… с фрикадельками… – Давай сюда свои фрикадельки несчастные… – Спасибо тебе, – сказала Галя, когда Вадим не без удовольствия дохлебал суп. Ничего такой, наваристый. – Да тебе спасибо! – Нет, ты не так понял. Спасибо, что на улицу не гонишь. – Ну что ты, – благородно покивал Акатов. – Я ж не изверг какой. Оставайся, живи сколько хочешь. Но если собираешься рожать, то лучше уезжай сразу. Галина, у меня теперь семья. И я не смогу… Он дал Гале денег и позабыл о ней снова, как забывал все время до этого. Сыграли свадьбу, и Вадим переехал к жене – таково было условие Риммы. Ей не хотелось выпускать Анечку из родительского гнезда. – Если появится маленький, девочке будет трудно учиться, – пояснила она свою позицию. Не вполне понятно, чем она могла помогать дочери, если сама с утра до вечера, а иной раз и с вечера до утра пропадала в своем институте, приходила хмурая от усталости и сразу валилась спать. На самом деле она просто боялась остаться на старости лет одна, Акатов это понимал, но возражать не стал. Себе дороже. Анна действительно сразу забеременела. Вот странно, – узнав о том, что Галочка «в положении», Вадим ощутил только брезгливость, а теперь был даже, кажется, счастлив. Жена переносила свое положение тяжело, что-то у нее в нутре было не в порядке. Однажды утром она откинула одеяло и испуганно вскрикнула. На простыне были кровавые пятна, и в тот же день Анну положили на сохранение. Больница была далеко. Каждый день Вадим с тещей собирали пакет питательной и легкой домашней еды – бульон, паровые котлеты, – и он ехал на другой конец города, сначала в промерзшем трамвае, потом две остановки на автобусе. К Анне его не пускали – дескать, карантин. Она только выглядывала из окна своей палаты на втором этаже, Вадим видел ее бледное лицо, припавшее к холодному стеклу, и чувствовал жалость к ней и страх за ребенка. Как-то раз Акатов долго ждал автобуса и замерз. Ветер бросал в лицо пригоршни сухого, золоватого снега, морозная взвесь мешала дышать, проникала даже под дубленку. Казалось, воздух уплотнился и съежился, и никак не получалось сделать ровный, спокойный вдох. Серая одинокая птица тоскливо прижималась к стволу голого тополя, будто тоже устала ждать какого-то своего вороньего транспорта. Разбитые стекла остановочной будки обостряли чувство заброшенности и усиливали ощущение холода. Обрывки газет носились по кругу, и трудно было сложить целое слово из разорванных, разбитых букв: «Ускор… перест… нов… мы…» И машину поймать тоже никак не удавалось, бомбилы этот район не любили. «Пора, пора обзаводиться собственным автомобилем. Посмотрим, как закроется следующий месяц, и возьмем иномарку. Многие не ездят зимой. Дураки. Интересно, кто родится? Анютка молчит, только улыбается загадочно. Ей, наверное, хочется девочку, помощницу. Мать, помнится, все вздыхала: одни, мол, пацаны, помощи по хозяйству не дождесси. Будет у меня уж совсем бабье царство. Посмотрим. Почему же так мерзнут ноги? Потому что я до сих пор хожу в осенних ботинках». Задумчиво рассмотрел свою ступню в щегольском узконосом ботинке. Припомнил – где-то были и зимние, в прошлом году покупал. «Ленвест», хорошие ботинки. Да где же они? А-а, вот в чем дело. Ну да, как же он мог забыть. Подошел автобус, но Вадим поехал не домой и не на работу, а на свою прежнюю квартиру. За зимними ботинками, дорогими, прочными, – продукция первого в России совместного советско-германского предприятия!.. Он открыл дверь своим ключом и тут же понял, что Галина дома. В кухне горел свет, а у порога жались сапожки. Правда, сапожки какие-то странные – войлочные, фасона «прощай, молодость». Неужто же Галину вздумала свизитировать ее бабушка, памятная Вадиму «подруга Надя»? Акатова передернуло – представился вдруг родственный скандал в лучших деревенских традициях: «Обрюхатил девку-то, оха-альник, женись таперича!» Но нет, не то. Галочка вышла из кухни. Она здорово изменилась – пополнела, смазливое личико расползлось, как масленичный блин, глаза сонные, мутные… Она очень изменилась, но Вадим пока не мог понять, в чем дело. Поэтому сказал: – Привет, – и спросил, указывая на «прощай, молодость»: – Ты что же, не одна? Глупо прозвучало, словно заподозрил ее в том, что она водит к себе мужиков. Но Галина правильно поняла, ответила: – Это мои. У меня ноги распухают. Только теперь до Вадима дошло. Она была в последнем градусе беременности. – Ты что? – только и выдохнул Акатов. – Ну ты даешь, подруга… – Вот так вышло, – даже как-то весело развела она руками, и Вадим вдруг почувствовал ее силу и правоту. Галина стояла перед ним, толстая, цветущая, этакая богиня плодородия, и больше не боялась его гнева, не боялась, что он выставит ее из квартиры, потому что домом ей была вся земля, вся Вселенная. И он сдался перед этой торжествующей тучностью. Он только спросил: |