Книга Клуб, страница 32 – Такис Вюргер

– Ты заслужил его.

Шарлотта стояла возле открытой двери раздевалки. Она была серьезна.

– Я хочу поговорить с тобой о том, что сегодня произошло, – сказала она. – Это было неправильно, то, как ты меня сегодня коснулся.

Смысл сказанного не сразу дошел до меня. Кровь сквозь бумагу капала из моего носа, падала на светло-голубой блейзер и становилась коричневой и некрасивой.

– Я не понимаю тебя.

– Я поклялась себе, что никогда больше ни один мужчина не прикоснется ко мне, если я сама не захочу этого, – сказала Шарлотта.

Она пощупала материал блейзера изнутри.

– Этот цвет такой холодный, – произнесла она.

Я вспомнил о том, как мы спали, обнявшись, в Сомерсете. Я хотел положить руки на ее плечи, но сразу убрал их, потому что испугался.

– Я не знаю, подходим ли мы друг другу, – сказала она.

– Мне очень жаль, я ведь просто заботился о тебе, – произнес я в ответ.

Я еще немного постоял с ней, потом пошел в ванную комнату, чтобы взять себе немного бумаги для носа. Она попыталась тихо выйти из раздевалки и спустилась вниз. Цепочка моей мамы лежала на спортивной сумке.

Я встал перед зеркалом, обхватил носовую кость обеими руками и потянул.

После этого я выключил свет и ушел из раздевалки.

Алекс вышла из темноты. Сунув руки в карманы пальто, она направлялась ко мне. Увидев кровь, текущую по моему подбородку, она сняла с шеи платок и дала его мне.

– Ты никогда это не отстираешь, – сказал я.

Она пожала плечами. Я держал ее платок у носа. Она провела рукой по рукаву моего блейзера.

– Шарлотта уже ушла, – сказал я.

Алекс кивнула.

Она шла рядом со мной, не говоря ни слова, и как-то незаметно взяла меня под руку. Я заметил, как напряглись мои мышцы. До сих пор единственным тактильным контактом между Алекс и мной было рукопожатие. То, что она взяла меня под руку, было таким доверительным и нежным жестом, что я подумал, не случилось ли чего-нибудь плохого.

В витринах, мимо которых мы проходили, мелькали костюмы с укороченными пиджаками и свитшоты с надписями «Я люблю Кембридж». Я думал о том, как Шарлотта держала бы руку другого мужчины.

– Она вернется, она не такая, как ее отец, – сказала Алекс.

– Ты знаешь ее отца?

– Немного. – Она взглянула на меня. – Ты должен найти тех, кто это сделал, Ханс.

– Я знаю.

Мы молча и бесцельно бродили по улицам города. В каком-то пабе Алекс заказала порцию картофеля фри с морской солью и розмарином, съев которые я обжег себе язык.

– А почему ты тогда не взяла меня к себе? – спросил я.

Она вдохнула сквозь сомкнутые зубы.

– Мне было очень плохо, – сказала она, – и какое-то время я была сама не своя.

– И это все?

Мы сидели на скамье рядом за высоким столом и не смотрели друг другу в глаза.

Она говорила тихим голосом:

– Тебе знакомы черные картины Гойи?

– Алекс.

– Да.

– Мне это очень важно. Давай не будем сейчас говорить про какие-то картины, пожалуйста.

Она наклонилась ближе ко мне и тихо проговорила:

– Ты знаешь картину Рембрандта о заблудшем сыне?

– О чем ты говоришь?

– Прости меня, пожалуйста, – произнесла она.

Когда Алекс положила свои тонкие руки мне на плечи, в первый момент я так испугался, что вздрогнул, словно она попыталась меня ударить. Острые кости ее ключицы вонзились мне в грудь. Странно, но ее объятия не согревали, и в тот же момент я понял, что не прощу ее никогда. Слишком поздно для этого.

– Я устал, – сказал я.

– Ханс, пожалуйста…

Я попрощался и пошел домой. По ветвям дерева прыгал какой-то зверек – наверное, белка. Белки никогда не боятся упасть.

У себя в комнате я развесил над дверью боксерские бинты, чтобы они могли высохнуть, надел белую рубашку и повязал бабочку. Я уже сносно делал это сам, даже не глядя в зеркало. Свой новый светло-голубой блейзер я надел поверх рубашки.

Остальные боксеры уже праздновали победу в клубе Питта. Они обняли меня и стали говорить о поединках. Я выпил водки из кубка, который выиграла команда, слишком быстро и слишком много, потому что не хотел думать о Шарлотте. После этого я выпил в баре четыре стакана текилы с лимоном и солью. Какая-то девушка гладила меня по моему новому блейзеру. Еще одна спросила, не я ли тот самый немецкий боксер. Джош спросил, не хочу ли я нюхнуть полоску кокаина. Он подвел глаза синим карандашом. Я показал на свой сломанный нос и покачал головой. Он пощупал мой блейзер и спросил что-то типа: «Крутая мантия, да?» Джош знал обо всем, что происходило в этом клубе. Он учился в университете столько же, сколько Шарлотта. В этот момент я едва сдерживался.

Одна девушка протянула мне два стакана текилы и расстегнула мою рубашку. Я не возражал. Она насыпала соль мне на кожу чуть ниже ключицы и лизнула ее, выпила текилу и бросила лимон на танцпол. Девушка осмотрела шрамы на моем лице и сказала, что она изучала медицину. Она была похожа на насекомое.

Я развлекался в клубе, в котором изнасиловали мою девушку, и флиртовал с другой. Пил и танцевал с мужчинами, которые могли быть преступниками.

Были вечера в этом клубе, когда я чувствовал, что мое «я» постепенно растворяется и что когда-нибудь останется только Ханс Штихлер. Но в этот вечер я точно знал, кто я такой и кем я не хотел быть.

Я ушел, не попрощавшись, и в одиночестве брел по переулкам. Мне впервые бросилось в глаза, что в Кембридже почти никто не выплевывал жвачку на землю. Камни мостовой блестели в свете уличных фонарей. Голубой блейзер, блестящие камни, зеленая трава университетских двориков, черные мантии, белые колонны клуба Питта – все смешалось воедино и сформировало миф, который делал это место великим. Я вспомнил, как хотел стать частью этого мифа, но в эту ночь, когда я наконец принадлежал ко всему этому и носил цвет университета, мне было по-настоящему противно.

Я высморкался в салфетку, которую взял из клуба, и бросил кровавую бумагу на камни. Я замерз по дороге в колледж, а фетр царапал мою шею. Хотелось, чтобы Билли был здесь, со мной, чтобы я мог бы сказать ему всю правду. Этой ночью я точно сделал бы это. В комнате я посмотрел на себя в зеркало в ванной – мои глаза были красными.

Ханс

Первая встреча с бабочками состоялась на кухне Джоша. Он бегал туда-сюда перед плитой в хлопчатобумажном фартуке, завязанном спереди. Он жарил креветки в оливковом масле с чесноком. Он вынимал их из масла, клал на бумажное полотенце, чтобы убрать лишний жир, и затем выкладывал на тарелку. После он посыпал все рубленым кориандром, острым красным перцем и морской солью.