Книга Песнь Давида, страница 59 – Эми Хармон

– А после боя?

– Я собирался поехать в Даллас, увидеться с мамой и сестрами и вернуть отцу деньги. Мы уже давно не общались. А после… после я хотел забраться на холмы над эстакадой в Нифае.

– Той, где была закопана Молли?

– Той, где была закопана Молли, – повторил он. – Забраться на вершину. Выпить таблетку. И заснуть, наблюдая за закатом.

– И все? – спросил я, пытаясь взять свой норов под контроль.

– Все, – равнодушно ответил он.

Ярость растеклась по моей груди и затрещала в ушах, но мой голос оставался спокойным. Судя по всему, Таг даже не подумал попрощаться со мной.

– Ты оставил кассеты. Зачем?

– Таким образом я хотел попрощаться. Я хотел, чтобы Милли знала о моих чувствах на каждом этапе этого пути. Чтобы она знала, как я влюбился в нее. Мне не хотелось, чтобы у нее были основания сомневаться во мне. Она должна знать, что все эти чувства были настоящими, что она идеальна, что наши отношения стали лучшим подарком в моей жизни.

– А ты отплатил ей тем, что выбросил этот подарок?

Таг молча смотрел на меня, всем своим видом выражая сострадание. Его лицо сморщилось от переизбытка чувств, которые начали стекать по его щекам.

– Я люблю тебя, Мо. Ты ведь это знаешь? – ласково произнес он. Я знал и никогда в этом не сомневался. Но он чертовски хреново это показывал.

– Пошел ты, Таг! – прошипел я. – Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь, чтобы я сказал, что поддерживаю твою решение. Но я не такой самоотверженный. Я не такой друг. Я не хочу, чтобы ты страдал, правда. Если бы мог, я бы разделил с тобой это бремя. Если бы мог, я бы поменялся с тобой местами в худшие дни, потому что знаю, что ты сделал бы то же для меня. Но я предпочту, чтобы ты страдал, чем прощаться с тобой. Прости. Если это делает меня ублюдком, то я готов сменить имя. Просто наклей его на бейджик, и я буду носить его. Мне насрать. С каких пор ты боишься боли?

– Дело не в этом, Мо.

– Херня! – закричал я. – Ты должен бороться ради людей, которые тебя любят! Это твой долг!

– Я волнуюсь не из-за своей боли, приятель, – сказал он так тихо, что я едва его расслышал.

– Где твой гнев? Где тот зеленоглазый монстр, который хотел убить меня просто за то, что я произнес имя его сестры? Где тот парень, который взял быка за рога в Испании, просто чтобы убедиться, что он на это способен? Где тот парень, который застрелил человека, чтобы защитить меня, который встал на линию огня? Давай-ка кое-что проясним, Таг. Ты бы умер, чтобы спасти меня, но даже не станешь бороться, чтобы спасти себя?

– Нет, если это причинит боль моим близким.

– Чувак, сними свой плащ. Сними! Или я выбью из тебя все дерьмо, одену смирительную рубашку и сам напичкаю тебя химиопрепаратами. Я не постесняюсь.

– Я люблю тебя, Мо.

– Хватит это говорить, Таг!

– Я люблю тебя, Мо.

Я почувствовал, как в моей груди что-то раскололось, и понял, что должен выбраться отсюда, пока не поздно. Я редко плакал, но у меня была склонность накапливать негативные эмоции, расфасовывать их по скрытым отсекам, раскладывать по коробочкам, делить их по секциям. Я запасался своим горем. Но сейчас я рвался по швам и не мог избежать горы чувств, которая грозила закопать меня живьем с тех пор, как позвонила Милли и сказала, что Таг исчез. Я разваливался на части. И мне нужно было уйти.

У меня ушло несколько дней на запись кассет. Все началось с того, что таким образом я хотел попрощаться, выразить свои чувства, свою любовь к Милли. Но по мере того, как я рассказывал нашу историю, я понял, как же она чудесна. Моисей прав. Я нашел свое чудо. И с каждым словом, с каждой кассетой, я убеждался в этом все больше и больше. Проблема заключалась в том, что я не знал, как остановиться. Я не хотел, чтобы кассеты заканчивались. Не хотел прощаться.

Когда мне позвонили и пригласили на бой, я положил готовые кассеты и позаимствованный у Генри кассетник в шкаф в тренажерном зале и оставил ключи в конверте для Милли. Но мне еще столько всего нужно было ей сказать. Я постоянно вспоминал какие-то моменты, которые упустил, но все равно хотел с ней поделиться, и уже тянулся за телефоном, чтобы набрать ее. Но затем я вспоминал слова доктора – глиобластома четвертой стадии – и думал обо всех ужасных вещах, которые я вычитал, когда вбил в поисковик свой диагноз. Обо всех картинках и показателях выживаемости. О том, как я умру, как буду страдать, как мои родные будут страдать. И не звонил ей. Вместо этого я пошел на поиски собственного кассетника, чтобы записать больше кассет.

В итоге весь следующий день я ходил по ломбардам, вместо того чтобы ехать в Вегас. В пятом ломбарде мои поиски наконец увенчались успехом – какая-то старушка продала мне за сотню баксов пыльный портативный магнитофон, который валялся у нее в чулане, и запечатанный пакет с пустыми кассетами. Она на полном серьезе заявила, что я заключил очень выгодную сделку. Хотя, наверное, в чем-то она права. Я бы заплатил и две сотни.

Результаты биопсии не заставили себя долго ждать. После краниотомии я пролежал в больнице всего два дня, что не очень долго, учитывая, что мне просверлили голову и отрезали большой кусок ткани от мозга. Врачам удалось удалить девяносто пять процентов опухоли – отличные новости. Да и результаты биопсии они получили гораздо раньше, чем предполагалось. Они думали, что это займет шесть дней, но мне повезло. Потребовалось всего четыре. Какой же я везунчик.

Идя на краниотомию, я заключил с собой сделку. Если результаты будут негативными, – то есть у меня не обнаружат рак, – я позвоню Моисею с Милли и расскажу им эту страшную историю со счастливым концом. Я объясню им, что не хотел их беспокоить, но, эй, в итоге все хорошо! Я в порядке. Милли наверняка рассердится, но я поцелую ее и сделаю ей предложение. Зачем ждать? Как я там говорил? Когда что-то любишь, то даешь ему свое имя. Я поступил так со своим баром и поступлю так со своей девушкой. Черт, да я даже усыновлю Генри, если он захочет мое имя. Я не видел в этом проблемы. Мы все будем Таггертами. Вот такую сделку я заключил.

А если результаты будут положительными? Если мой диагноз окажется смертельным? Я не стану никому звонить.

Так я и сделал. После краниотомии я вызвал такси. Медсестра настаивала, чтобы я позвонил кому-то из родственников или друзей, а я настаивал, что сам могу о себе позаботиться. Я нормально себя чувствовал. Голова немного побаливала, но это и логично. Но в остальном я был в норме. Я постоянно это повторял, потому что это правда. Мое тело не болело. Только сердце. Вот ему было дерьмово. А мне нормально.

Я поехал домой и проспал два дня, поднимаясь с кровати лишь для того, чтобы попить воды и принять душ. Затем мне сообщили, что результаты готовы, и я поехал в больницу, чтобы узнать, что жить мне осталось от шести месяцев до года.