Книга Шестикрылый серафим Врубеля, страница 29 – Мария Спасская

– Подожди, ты знаешь, кто они?

– Конечно. Шестикрылый и его люди.

– Ты что-то путаешь. Зачем Шестикрылому Настю убивать?

– Мама досье на них завела, а им не нравилось. Они звонили и угрожали. Я сам слышал, как мама ругалась по телефону.

– Настя называла кого-нибудь по имени?

– Нет, только вчера вечером, когда говорила по телефону, все время удивленно восклицала: «А если не отдам папку, то что? Шестикрылый, ты что, мне угрожаешь?» Этот Шестикрылый у мамы лечился, но она ничего определенного про него не говорила. Когда все случилось, я сразу же поехал домой, забрал мамину папку с бумагами, квартиру запер и ушел. Потому что боюсь с этой папкой дома оставаться. Я вообще боюсь. Можно я папку вам оставлю? Помните, где мы с вами на каруселях катались? Я положу под карусель.

– Не помню я, Олег, где на каруселях катались, – виновато проговорил Карлинский. И мягко попросил: – Скажи по-человечески.

– Я не могу, – испугался собеседник. – Они подслушают и придут.

Парень дал отбой, и сколько доктор ни набирал его номер, больше не вышел на связь. Матерясь на чем свет стоит, Карлинский огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающего карусель. Но двор был солидный, с традициями, и из увеселений для детей имелись лишь заржавевшие от времени качели и песочница. Выбросив окурок, Борис смял опустевшую пачку, поднялся и двинулся к машине, на ходу трехочковым броском закинув картонный комок в стоящую в отдалении урну.

Всю дорогу до дома врач-психиатр вспоминал, у каких таких каруселей они гуляли с сыном Гальпериной. В голову лезла разная чушь, но ни одного подходящего случаю момента не приходило. В памяти всплывала ВДНХ, как они с Олегом арендуют какие-то самокаты с моторами и гоняют по бескрайней территории выставки. Вспоминался Парк Горького, комната смеха с зеркалами и лабиринт ужасов, где Олег на полном серьезе шарахался от оборотней и монстров из папье-маше. Еще они ходили в кино и гуляли по торговым центрам, но никаких каруселей там не было, да и быть не могло. Так ничего и не вспомнив, доктор Карлинский заехал в круглосуточный супермаркет, купил блок сигарет и две бутылки коньяка, после чего устремился домой, на Басманную.

Дома ужинали. Вера Донатовна запекла свинину в горчичном соусе и, поставив изысканно украшенное базиликом и мятой блюдо, с трепетом следила, как Виктор будет пробовать ее кулинарный шедевр. Погруженный в свои мысли следователь Цой методично смел все, что лежало на тарелке, не заметив ни вкуса, ни утонченности оформления, и теперь пил чай и испытывал чувство неловкости, сгорая от стыда под укоризненным взглядом соседки. Приход Карлинского отчасти разрядил накалившуюся обстановку.

– Борис Георгиевич, попробуйте свининку, я специально для вас приготовила.

Циничный во многих вопросах, к Вере Донатовне доктор Карлинский относился с сыновьей почтительностью. Он окинул восторженным взором лежащую на тарелке еду, освобождая приборы, развернул салфетку, отрезал кусочек мяса, положил в рот и с видимым удовольствием принялся жевать.

– Ну как? – осторожно спросила старушка.

– Божественно! – прикрыв глаза, выдохнул Карлинский.

Даже если бы жевал подметку, он все равно сейчас ответил бы именно так. И уточнил:

– Это откуда у вас такой замечательный рецепт?

И Вера Донатовна пустилась в пространные объяснения:

– Я кулинарный сайт нашла, там все подробно объясняют, что класть, за чем и в каких пропорциях. Сама-то я готовить не умею.

– Не скромничайте, вы готовите просто восхитительно.

– Витюша даже не заметил, что ест.

– Витюша весь в своих мыслях, ему не до кулинарных изысков, – утешил соседку Борис. И, обращаясь к приятелю, сделал страшные глаза: – Вить, что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь.

– Я тут подумал, – подал голос следователь Цой, – что имеет смысл показать фильм о Блеке ле Ра ребятам из театра. Вера Донатовна, как вы смотрите на то, чтобы на денек дать мне киноаппарат и пленку?

– Отрицательно смотрю, – отрезала соседка с удивлением и обидой. – И вообще не понимаю, как такая кощунственная мысль могла прийти в твою, Витюша, голову.

– Да нет, идея неплохая, – поддержал приятеля Карлинский. – В театре могут вспомнить, если у кого-то видели альбом француза.

– И что вам это даст?

– Выведет на Шестикрылого, – азартно выдохнул Вик. – Вера Донатовна, вам что, Соне не хочется помочь?

– Помочь хочется, но киноаппарат не дам, – сурово откликнулась соседка. – Прибор старый, не выдержит перевозки. И пленка ветхая, может осыпаться. Честно скажу: я, Витя, тебе не доверяю.

Карлинский плеснул всем коньяку, закурил и деловито начал:

– Друзья мои, давайте сделаем так. Вера Донатовна сама поедет во Дворец молодежи и повезет аппарат и пленку. Сама установит, сама покажет фильм. И в целости и сохранности вернет оборудование назад.

Вера Донатовна одним махом выпила коньяк и поставила бокал на стол. Было видно, что она колеблется.

– Ну не знаю… – с сомнением протянула старушка.

– Да чего там, Боря дело говорит! – разгорячился Виктор. – Вера Донатовна, я вас привезу, как королеву. И обратно доставлю в лучшем виде. Соглашайтесь, Вера Донатовна! И свининки мне еще положите.

Ветрова с минуту молчала, разглядывая Виктора.

– Уболтал, черт речистый, – махнула наконец она рукой, выбираясь из-за стола и отправляясь на кухню.

Карлинский освежил бокалы и вопросительно посмотрел на друга.

– Вить, тебе же скинули на вотсап места расположения картин Шесткрылого? – деловито осведомился он.

– Скинули, и что?

– Открывай, будем изучать карту Москвы и выявлять закономерности.

– Это на крайний случай… – замялся следователь Цой. – Обычно такой анализ мало что дает.

– Похоже, крайний случай уже настал. Из больницы Восьмого марта нас выставили несолоно хлебавши, Гальперину, как ты и сам знаешь, постигло несчастье в метро.

– Ты к сыну Гальпериной заехать хотел, – напомнил Виктор.

– Да был я у него. Парнишка непростой, с латентным Аспергером, чудит на всю катушку. Он, понимаешь, видел, как мать его на рельсы упала…

– Не упала, а кто-то ее толкнул. С камер наблюдения хорошо заметно. Лица преступника не видно, но специалисты над этим работают.

– Значит, не все нафантазировал Олежек, есть в его иллюзиях рациональное зерно.

– Парень чего-то боится?

– Олег думает, что мать убил Шестикрылый из-за досье, которое та на него собирала. Гальперина вела записи, в которых анализировала феномен уличного художника. После кошмара в метро парень вернулся домой, забрал досье и пустился в бега. Записей матери он боится и потому решил передать их мне. Но не лично передать, а спрятать в известном только нам двоим месте. Под каруселью.