Книга Дети грозы. Книга 3. Зови меня Смерть, страница 73 – Мика Ртуть

— Бросай оружие! Именем короля!

Удар. Поворот. Еще удар, бросок — Стриж едва отбил дагу. Удар сверху, финт! Шпага Угря мелькала все быстрее, вокруг него густели лоскутья Тени. Мир терял объем, окрашиваясь красным. Ургаш звал: пора! Принеси мне жертву!

«Нет! — Стриж еле удержался, чтобы не поддаться зову. — Брата не отдам!»

«Хисс-с-с!..» — просвистела размытой полосой сталь. Стриж отпрыгнул. Поздно! Бок обожгло болью.

— Стоять! Прекратить! — вопят стражники.

Вокруг образуется толпа любопытных.

«Хисс-с!..» — снова свистит клинок. Прыжок, финт, в теле играет злая радость, заглушая боль. Звенит о камни шпага. Азарт в глазах Угря сменяется ужасом, его дага падает — он обеими руками зажимает хлещущую кровь. Обмякает…

— Добро пожаловать в Ургаш, Бенедетто шер Эспада! — довольно смеется божество и требует продолжения. — Служи мне, мальчик!

Стриж оборачивается: Шорох и Ласка летят в смертельном танце. Левая рука Ласки болтается, разлетаются траурные капли. Прыжок, звон стали. Снова звон.

— Бросай оружие, — кричит стражник, на бегу готовя арбалет.

Дюжина мундиров, не меньше, совсем близко. А за ними — зеваки и стервятники. Жадные глаза, рука за пазуху… Охотник за головами движется медленно, почти так же медленно, как стражники.

— Шорох, беги! Клятва! — кричит Стриж, бросается между соперниками, еле успевает отвести непослушный клинок от брата.

Он не успевает договорить — Шорох уже бежит.

Мир бледнеет, еще замедляется, но не замирает. Острие грани между Тенью и реальностью режет, вспарывает болью внутри, за ребрами.

Неповоротливый Ласка насаживается на лезвие. Клонится к земле. Стриж отворачивается, чувствуя одобрение божества: жертва принята. Горячими комками пульсируют еще жертвы. Одна, самая близкая, убегает — достать ее просто, очень просто. Клинок уже тянется… Но нет, нельзя! Это потом. Потом! Не сейчас!

Стриж сквозит мимо вялых стражников — божество не требует пока их крови. Рассекает сумбур толпы, раздвигая руки и тела, как водоросли на дне реки. Выбирает самый горячий ком. Вор быстр, быстрее всех: успевает оскалиться навстречу смерти, рвет связки, истекая болью. Выставляет нож. Его запястье ломается с сухим треском, нож входит между ребер. Вор падает. Медленно, как осенний лист.

Неподалеку призывно алеет второй охотник за головами. Достать его — пустяк, он успевает лишь шепнуть: Хисс тебя!.. Стриж кивает падающему телу: «Добро пожаловать в Ургаш».

Толпа шумит, колышется, люди в панике бегут и давят друг друга.

— Хорошо летаешь, Стриж, — шепчет Бездна. — Мой слуга. Я дал тебе правильное имя. Догони, убей!

Лед, кругом лед, и нет воздуха — нечем дышать. Хозяин зовет. Боль рвет в клочья разум, уговаривает: сюда, здесь хорошо. Боль не пускает, держит на поверхности. Сквозь пелену полузабытья гремит колокол: опасность!

Стриж вынырнул из морока, осознал себя: я Стриж, Рука Бога.

С трех сторон наступают стражники, выставив клинки и тесня к стене дома. Сержант больше не надрывается, требуя бросить оружие — он уже отдал приказ не брать убийцу живым. На миг стало смешно: если б стражники не боялись до дрожи, уже бы разделались с неповоротливым дурнем. Споры с божеством не прибавляют ни скорости, ни сноровки.

Стриж ухмыльнулся, взглянув в глаза сержанту. Тот побледнел, но не отступил. Тогда Стриж бросил шпагу сержанту под ноги, заставив его отшатнуться, и вспрыгнул на высокий подоконник.

С грохотом посыпались цветочные горшки, зазвенело стекло, обдавая служак осколками. Стражники заорали что-то нецензурное и бросились — кто за ним, кто к дверям дома. Один даже метнул нож вслед, но он вонзился в деревянный пол.

— Где лестница наверх? — спросил Стриж забившуюся в угол девицу.

Та кивнула в нужную сторону, зажмурилась и уткнулась в передник.

— Открывайте немедленно! Именем короля! — доносилось от двери вперемешку с грохотом сапог и руганью.

— Не сметь, — шикнул на девицу Стриж, срывая со стола скатерть и прижимая к пылающему боку.

Горожанка вздрогнула и съежилась, не поднимая глаз.

Стриж устремился прочь — наверх, через чердак. Привычный способ не подвел. Дома так плотно примыкали друг к другу, что он легко бежал с крыши на крышу, вскоре оставив погоню позади.

Все бы хорошо: стражники отстали, воров не видно. Еще бы пару кварталов, чтобы сбить погоню со следа! Но черепица скользит из-под ног, небо качается и слепит тремя солнечными дисками… И мошки, стаи мошек лезут в глаза… Крыша кренится…

Запнувшись, Стриж упал на колени. Едва успел ухватиться за каминную трубу, чтобы не слететь вниз. Далеко-далеко вниз… на мягкий теплый лужок… на мягком лужке острый камень… зачем лег спать на камень? Он впивается в бок, до самой кости! Светлая, как же больно… Или это кусаются осы? Все тело горит…

Стриж встряхнул головой, разгоняя жужжащих ос.

Крыша. По ним крыша. Под крышей дом. Дом в Найриссе… Проклятье! Шорох! Как же Шорох? За ним теперь охотится вся городская стража. Рано дохнуть, надо помочь брату…

Ругаясь и шипя, Стриж пополз к слуховому окну. Медленно, как придавленная гусеница. Далеко, как до самой Хмирны. Но он дополз. Протиснулся через окошко, свалился кулем на пол. Обругав себя еще раз, поднял голову: сквозь мутную пелену разглядел развешенное под стропилами белье и чистый, ровный, без единого укрытия пол. И перила — лестницу вниз. Снова выругался и пополз, уже не задумываясь, куда и зачем. Вокруг зеленел лес, журчал близкий ручеек и безжалостно жалили осы.

За день до новолуния. Найрисса.

Пыльный воздух царапал горло запахом лаванды, бессолнечное небо давило жаром. Равнина колыхалась и хватала за ноги тысячами травяных щупальцев, не пускала к танцующей над рекой облачной деве, к прохладе и шепоту воды. Стриж ловил пересохшим ртом клочки мятного ветра и никак не мог поймать.

Упорно переставляя свинцовые ноги, он выдирался из обманчиво-нежных объятий травы, не отрывая взгляда от видения. Сплетенная из молочных нитей тумана, с развевающимися волосами-водорослями, нагая русалка играла с ветром. От ее шагов по речной глади разбегалась рябь, руки переливались струями водопада, смех звенел и шелестел набегающими на песок волнами.

— Эй! Оглянись! — хотел крикнуть он, но с запекшихся губ упал хриплый шепот. Он был уверен: стоит деве увидеть его, и равнина отпустит. Но она не оборачивалась. — Прошу тебя! Помоги, — беззвучно закричал он.

Облачная дева сбилась с ритма, оглянулась. Жадные стебли травы замерли, словно испугавшись. Дева улыбнулась, протягивая руку. Он устремился к ней, разрывая травяные путы, но равнина качнулась навстречу. Он рухнул лицом в сухую лаванду…

И проснулся — в полете.

Извернулся, упал на спину. Выдернул руку из пут, поймал летящий кувшин. Острая боль в боку обожгла, заставила замереть на миг. Стриж сморгнул невольные слезы, прислушался, огляделся. Выругался при взгляде на опутавшие его тряпки, а заодно на острый угол тумбочки: он разминулся с виском Стрижа меньше чем на половину ладони.