Онлайн книга «Не ее дочь»
|
– Вот. Она поворачивается ко мне. – Что? – Да так, ничего. Просто вот. Мы пришли. – Звучит глупо, но мне нужно сохранять спокойствие и успокоить ее. Я смотрю на Эмму. На скуле виден отпечаток материнской руки, и кажется, будто он пульсирует. – Щека болит? Эмма прикасается к наливающемуся синяку. – Угу. Покопавшись в холодильнике, я извлекаю пакет с мороженым горошком. – Есть хочешь? Эмма переминается с ноги на ногу в коридоре. – У тебя есть макароны с сыром? Я протягиваю ей пакет с горошком. – Я не хочу горошек. – Нет, милая, это не для еды. Для лица. Вот так. – Я прижимаю пакет к ее щеке, и Эмма пятится. – Знаю, он холодный, но через несколько минут станет легче. Давай-ка подложим что-нибудь, чтобы не было так холодно. Я отрываю от рулона несколько бумажных полотенец, заворачиваю пакет с горошком и снова протягиваю ей. Эмма то прикладывает пакет к лицу, то снимает, мороженый горошек хрустит в такт бешеному ритму моего сердца. – Мне кажется… – Я прочесываю шкафчики и нахожу пачку старой рисовой лапши. В холодильнике отыскивается начатая упаковка сыра «фонтина» и пачка молока. – Наверное, я могу сделать макароны с сыром. Хочешь поиграть или посмотреть телевизор? – Посмотреть телевизор. – Она озирается. – У тебя есть дети? – Нет. – У меня есть маленький братик. – Правда? Наверное, это весело. – А где телевизор? Я веду ее в гостиную и опускаю жалюзи. Эмма вручает мне пульт с кофейного столика. Я даже не знаю, какие каналы детские, да и есть ли они у меня вообще. А если фотография Эммы уже мелькает в вечерних новостях? Если мой телефон запищит, когда объявят розыск пропавшего ребенка? Если полиция уже ее ищет? Я листаю каналы, пока не нахожу «Дисней для детей». – Пойдет? Она кивает и садится на диван. – В туалет не хочешь? – Нет. Эмма подтягивает под себя ноги и пялится в экран, то прижимая, то отдергивая от лица пакет с горошком. – Ладно. Я приготовлю ужин. Я перемещаюсь на кухню и хватаюсь за край стола. Дыши, просто дыши. Так и подмывает позвонить Лайзе, но не могу даже вообразить, что она скажет. Мне не хочется делать кого-нибудь невольным соучастником, в особенности лучшую подругу. Нужно всего лишь дать Эмме небольшую передышку. Я нахожу себе занятие – ужин – в надежде, что она съест этот вариант привычного детского блюда. Я высыпаю лапшу в кастрюлю и понимаю, что у меня нет ничего для детей – ни пластмассовых чашек и бутылок, ни маленьких столовых приборов. Я не подготовилась. Я приношу Эмме ужин, и она берет тарелку, не отрывая взгляда от телевизора. Подносит ложку ко рту и тут же опускает ее, горячий металл клацает по фарфору. – Прости, солнышко. Горячо. Просто подуй. Она делает, как велено, осторожно глотает одну ложку, а потом вторую. Корчит недовольную мину, но голод пересиливает странный вкус, и Эмма уминает всю тарелку, облизывает ложку, но так и не отрывается от просмотра мультика и рекламы. После еды она громко вздыхает и опускает тарелку на выцветшее и грязное красное платье. – Хочешь еще чего-нибудь? – А сок есть? – К сожалению, нет. Вода подойдет? Она кивает. Я наливаю маленький стакан и сижу рядом с ней на диване, пока она пьет, рассматривая квартиру. А мой взгляд падает на телефон. Я подхожу к нему и набираю пароль. Может, снять видео? Объяснить, что произошло? Почему я это сделала? Допустим, я сниму признание Эммы в том, какая у нее ужасная мать. Я включаю диктофон и нажимаю на запись. Потом беру пульт, выключаю телевизор и встаю перед ней. Она моргает, а потом фокусирует взгляд на мне. – А куда делась программа? – Никуда. Мне просто нужно кое о чем с тобой поговорить. А потом можем посмотреть мультики. Она смотрит на свой стакан с водой. Я ничего о ней не знаю. Но понимаю, что она гадает, где мама. А поскольку у меня тоже были непростые отношения с матерью, я очень хорошо понимаю, что к чему. – Так вот, Эмма. Помнишь, мы виделись в аэропорту несколько месяцев назад? Я тогда сказала, как мне нравится твой красный бант. Она наклоняет голову набок. – Ничего страшного, если не помнишь. Но я тебя видела. В аэропорту несколько месяцев назад. И видела, как грубо обращалась с тобой мама. Как разговаривала. И распускала руки. Эмма пожимает плечами. – Это просто мама. – Просто мама? Она чешет нос и оглядывает квартиру, словно только что осознала, где находится. – Так у тебя есть игрушки? Я теряю ее внимание. – Да. Есть. Но сейчас мне очень важно… узнать побольше о твоих родителях. Хорошо? А потом поиграем. – А что? – Что я хочу узнать? Она кивает. – Ох. Ну, наверное, мне нужно знать, безопасно ли тебе жить дома. – Я не знаю. – Ладно, тогда давай так. Я буду задавать тебе вопросы, и ты должна отвечать честно. Обещаю, у тебя не будет неприятностей. Здесь никто не будет злиться. Хорошо? – Ладно. – Мама тебя била? Она ерзает и смотрит на пустой экран телевизора. – Когда я плохо себя вела. Ее слова повисают в воздухе. Я ожидаю, что она скажет что-то еще, но она молчит. Я выключаю диктофон. – Ну ладно. Поиграем? На ее лице мелькает улыбка, я веду ее к чулану и достаю набор для детсадовцев. – Сколько тебе лет? Она растопыривает пальцы на правой руке. – Пять? Какая большая девочка! Я так и думала. Вот это для детей твоего возраста. Хочешь посмотреть? Я выкладываю содержимое коробки на пол, и Эмма играет с каждым предметом. Она весьма педантична и тщательно рассматривает каждый, прежде чем перейти к следующему. – Мама меня била. Признание вырывается из ее уст внезапно, и у меня учащается сердцебиение. – И что ты при этом чувствовала? – Что я плохая. Она говорит, что я постоянно плохо себя веду. – Ты считаешь, что и правда все время вела себя плохо? – Не знаю. Вряд ли. – Ты ее боишься? – Иногда. – А папа тоже тебя бьет? – Нет. Он не знает, что мама меня бьет. |