Книга Эль-Сид, или Рыцарь без короля, страница 15 – Артуро Перес-Реверте

– Да не важно, кто их заметил. Выскочили из перелеска и бросились на нас. На меня, верней, – я был ближе… Ты мог бы дать шпоры коню и ускакать. Но вместо этого бросился ко мне на выручку.

Не отводя взгляда от дозорных, Руй Диас кивнул:

– От них не ускачешь… Все равно погибнешь – только обессиленным и обесчещенным.

– Да, так мы считали в ту пору, – засмеялся Минайя. – Потому что были слишком молоды. Теперь бы так не сказали.

– Нет, не сказали.

– Скольких мы зарубили тогда? Ты помнишь? У меня они порой путаются.

– Пятерых. Того, кто наскочил на тебя с копьем, и еще четверых.

Минайя потрогал левую скулу, вдоль которой меж оспин шел рубец.

– Ты – троих, я двоих. Будущий король смотрел на нас издали. Славный был день.

– Недурной.

– Первые убитые мавры… В смысле – не христиане, потому до того мы еще успели повоевать с арагонцами в Граусе, когда отправился на тот свет король дон Рамиро ^[9], упокой, Господь, его душу.

Один из дозорных – тот, который ехал по правой обочине дороги, остановился. Руй Диас видел, как он всмотрелся в сосновую рощицу, пришпорил коня и через несколько шагов вновь остановился. Его напарник медленно пересек дорогу и подъехал к нему. Потом они короткой рысью разъехались и двинулись дальше. Значит, ничего тревожного не заметили. Может, птицу, может, зверя.

– Да, славный был день под Мединасели, – повторил Минайя, предаваясь сладким воспоминаниям. – Спустя несколько дней нас посвятили в рыцари. А через год ты стал знаменщиком дона Санчо.

– Да.

– Быстро время летит, Руй…

– Слишком быстро. Погляди, где мы оказались.

Кованые копыта монотонно цокали по каменным плитам. Минайя поглядел на полуразрушенную главную крепостную башню.

– Ты мне еще не рассказал про мавров, с которыми нам предстоит иметь дело. Что тебе удалось вытянуть из пленных?

Руй Диас поведал ему подробности. Мавританское войско состояло из полусотни всадников, причем две трети их были мурабиты, – все люди поднаторелые в военном деле и охочие до драки. Командует ими мавр из Феса по имени Амир Бенсур. Остальные – те, кого в Виваре привыкли называть агарянами, – андалусийцы из Альпуэнте и Альбаррасина, объединившиеся в чаянии удачных грабежей. Замысел, как и предполагалось, состоял в том, чтобы перейти Гуадамьель, добраться до Сьерра-дель-Худио и сразу же двинуться назад по римской дороге с угнанным скотом, захваченными рабами и прочей добычей. Разведчиков послали посмотреть на Корверу и проверить, можно ли там будет напоить лошадей. К этому часу отряд уже должен был разорить деревню в Гарсинавасе и двинуться в обратный путь. Это значило, что сейчас мавры – на севере, до них один-два дневных перехода и они идут навстречу кастильцам.

– Что рассказали про своего предводителя?

– Это сын мавританского богослова и невольницы-христианки. Лет тридцати пяти, повоевавший, опытный, умелый… Год провел в Испании. Король Малаги выписал его из Африки с двумя сотнями копейщиков, чтобы помогал собирать дань с Севильи и вообще держал тамошних в узде. Судя по всему, он с поручением справился. И с частью своего войска двинулся в пограничье искать удачи… Людей у него примерно столько же, сколько у нас.

– Тяжеловооруженные тоже с ним? Рыжий монашек сказал, что всех штурмовавших разглядеть не мог.

– Человек восемь-десять. Не больше. Латники. У прочих – луки и копья. По крайней мере, так показал пленный.

– Если этот Бенсур – такой правоверный мурабит, как предписывает Пророк, он должен быть настоящим фанатиком.

– Такой и есть. Смертная казнь – всем, кто не исполняет заповеди ислама. Запрет на вино и игру. Даже на шахматы – представляешь?

Минайя сплюнул вперед, меж ушей своего коня:

– Вот ведь сволочь, а.

– Не говори.

– Неудивительно, что пиренейские эмиры отправили его в пограничье – тоже небось захотели отдохнуть от его исламских добродетелей. И в надежде на то, что он не вернется.

Руй Диас поглядел на дозорных, снова теперь ехавших в двухстах шагах – каждый по своей обочине.

– Это от нас зависит, – сказал он. – Чтобы не вернулся.

Минайя засмеялся, скребя в бороде:

– Дай-то Бог…

– Непременно даст, если ты Ему поможешь.

Крепость, возведенная во времена визиготов ^[10], а может быть, и римлян, была почти разрушена. Уцелели – и то частично – лишь главная башня и кусок стены, в тени которой отряд и расположился на привал. С этого места открывался превосходный обзор на бо́льшую часть римской дороги. Обнаружилась и альхибе – емкость с дождевой водой, грязной и илистой, однако ее, разлив в кожаные ведра и процедив через тряпки, сделали пригодной для питья и людям, и лошадям. Поблизости росло несколько олив и два рожковых дерева, с ветвей которого воины быстро оборвали плоды.

– Людям – ужинать и отдыхать, – приказал Руй Диас. – Минайя, дозорного на башню. Только скажи, чтоб лез осторожно – стену бы не обрушил и шею бы себе не сломал.

– Будет исполнено.

– Ночью тронемся в путь. Выедем с первыми петухами, пока луна не взошла.

Он спешился. Расседлал и разнуздал коня, вытер ему спину попоной, прежде чем бросить ее наземь и растянуться на ней в тени старых деревьев.

– Огня не разжигать, еду не варить. Кто голоден – пусть ест всухомятку.

Руй Диас стащил с себя кольчугу, отстегнул шпоры, снял сапоги, приспустил штаны, чтобы рассмотреть на левой ляжке, чуть ниже паховой складки, потертость, которая от таких долгих переходов, от постоянного трения о седло, от пота и грязи сильно воспалилась. Может нагноиться, подумал он с досадой. Надо бы вычистить да прижечь, однако пока с маврами не решено, ничего нельзя сделать. Он ограничился тем, что промыл ее уксусом и, не вытирая, высушил на солнце.

Прикосновение к голому телу навело его на мысли о жене: в Сан-Педро-де-Карденья Химена с дочками ждут от него вестей. Он вспомнил ее – белую кожу, круглые груди, крутые бедра, созданные для деторождения. Вспомнил глаза и губы.

Ощутил, как встрепенулась плоть повыше зудящей потертости. Он лежал на спине, заложив руки за голову, закрыв глаза. И вспоминал их первый поцелуй – первый и долго остававшийся единственным, – когда он, дерзкий и пылкий, каким и подобает быть в расцвете юности, влез на балкон и этот поцелуй сорвал. За этим последовали – отказ отца, графа Лосано, спесивого потомка королей Овьедо, и оскорбление, которое тот нанес отцу Руя, старому Диего Лаинесу, пришедшему просить руки Химены для своего сына, и в ответ – пощечина, пощечина непоправимая и бесповоротная. И наконец, вызов, посланный Руем отцу своей возлюбленной, и поединок между астурийским графом и юным идальго из Вивара, – поединок в чистом поле на копьях, как предписывают правила чести. Пущенный галопом конь, удар – и граф Лосано, выбитый из седла, лежит на траве и, защищая лицо, вскидывает перед шлемом руку – ту самую, которой он оскорбил седины старика, а значит – и весь род Виваров. И Руй Диас, теперь уже спешившись, приближается, чтобы одним ударом эту руку отсечь и в тот же день в охотничьей сумке доставить отцу, а потом – королю.