Онлайн книга «По ту сторону жизни»
– И что с того? – Ничего. Кто-то тревожит их, вот они и снимаются с веток. – Так может это зверь какой, здесь тайга, здесь зверьё кишит. – К зверью они привыкши, зверя они каждый день видят и так полошиться не станут. Что им сохатый или волк – отлетят чуток, сядут на ветку, да переждут. А они вон как кипешуют! Стало быть, что-то такое видят, чего раньше не замечали. – Что? – Откуда мне знать – может, охотник какой прошёл или лесник, может, еще кто. Только если бы прошёл, то ушёл, а этот не уходит, этот каждое утро и вечер птиц распугивает. – Думаешь? – Я ничего не думаю, думать командиры должны. Я заметил – сказал, а вы мозгуйте, на то вам погоны и голова в фуражке… Пришлось подумать, потому что точно – летают и кричат, и если в бинокль утром глянуть, то можно заметить мечущихся над ёлками птичек. – Надо бы туда сходить, проверить. – Кого пошлём? – Кто у тебя из опытных есть, кто по тайге лазил? – Вот «Дезертир» пусть и идёт. И пару-тройку человек ему придадим на всякий случай из разведчиков, которые в Белоруссии воевали. Там тоже леса с птичками. – Добро. Снарядилась группа и ночью из лагеря вышла, да не прямо, а в обход. Вначале по дороге к посёлку, а километрах в пяти свернули и крюком большим обратно вернулись. К утру на месте были, где залегли на взгорке, кустиками прикинувшись. И точно, как завечерело, через часок, всполошились птицы. – Вот там, дерево, глянь, – показал «Дезертир». – Дай бинокль. Глянул внимательно, по кронам ёлок прошёлся. Вроде нет ничего… Но только кружат птицы! Еще раз прошёлся… А это что – уплотнение на ёлке, словно гнездо из веток сплетённое. Только больно большое гнездо. Такие птички, говорят, только в Австралии водятся и то не летают, а только ножками по земле бегают. – Наблюдатель там засел! – Уверен? – Нет. Но проверить надо бы. Взяли бинокль бойцы. – Точно. Мы так же на «передке» на деревьях висели, ветками обложившись, огонь корректировали. Да и немцы тоже – с дерева хороший обзор, с грунта столько не увидишь. Похоже… – Пошли? – Ну давай, посмотрим. И бывшие фронтовые разведчики, скользнув тенями, ушли в темноту. И разобрались. Быстро. Потому что не в тылах ордена зарабатывали, а на «передке» и за «передком», по ту сторону окопов вражьих. – Схрон там. – Где? – Сорок градусов левее. Слышишь, храпит кто-то. – Не слышу. – Ты не слышишь, а я слышу. Слух у меня абсолютный, я до фронта в музыкантах ходил, в консерватории учился. – Да ну! – Ну да! А после бомбёжек да артобстрелов слух посадил, но не глухой. Там они. Прислушались. Всё точно, слышится какой-то тихий рокот из-под земли. – А второй на ёлке сидит. – Возьмём? – Не теперь, надо утра дождаться, когда пересменка. Не лазить же нам по деревьям. И бойцы тихо залегли за стволами, как умерли. Потому что опыт, потому что сидели, пережидали, да не часами, а сутками. – Не спать! После выспимся!.. Засерело. Зашевелился, просыпаясь, лес. – Тихо!.. Вон он! Из-под земли, как оживший покойник, выбралась какая-то пятнистая тень. Побрела в сторону ёлки. «Я его! – показал пальцами один из разведчиков. – Ты… – показал в небо. – Того, кто на дереве. – Вы двое… – растопырил два пальца и ткнул ими в землю. – Берете тех, кто в схроне остался. Всё, разошлись». Не дошёл боец-эмгэбэшник до ёлки, не судьба. Кто-то, тихо заступив ему за спину из-за ствола, чиркнул поперёк горла финкой, зажав рот ладонью. Побулькал тот кровушкой и затих быстро. Тихий свист. И ответный. Лезет, спускается по стволу человек в маскхалате – медленно, аккуратно ощупывая ствол, ступая на ветки, сам больше за верёвку, с вершины брошенную, держится. Сполз. Выпрямился, расправляя затёкшее тело. Только тут на него кто-то свалился, подминая под себя и засовывая в рот вонючую портянку – уж что нашлось: – А ну, замри! – Злой шёпот в лицо, а в шею нож тычется так, что кровушка капает. – Убью, сука! Замер боец, жить хочет. А кто не хочет, кому интересно в мирное время, когда жить стало лучше, жить стало веселее, помирать. У него оклад, выслуга, пенсия не за горами… А там, где схрон, уже не таясь, оставшиеся бойцы вломились – нащупали пальчиками вход и вышибли его ногами. Скомандовали тихо: – Хенде хох! Ручки!.. И прежде чем кто-то сориентировался, ввалились, надавали по мордасам, метя в зубы, чтоб крики унять. – Лежать! Легли. Косятся испуганно. Они хоть и фронтовики бывшие, но всё равно эмгэбэшники, кабинетные работники, к таким наскокам не привыкшие. – Руки за спину! – Стянули запястья ремнями, выволокли наружу. – Встали, пошли! Сами пошли, не маленькие! Кроме одного, который уже не встал, которого с перерезанным горлом в схрон свалили, как в могилу. Пошли опять в обход. Один из бойцов, в лагерь сбегав, ватники в тюке принёс, чтобы обрядить пленников как зэков, чтобы неотличимы они были. Переоделись, двинулись. – Кто дёрнется – зарежу! Идут заключённые в одинаковых фуфайках с номерами и кепочках, своих от чужих не отличить. Пишут наблюдатели: «Семь единиц в лагерь зашли…» И время проставляют… Только уходили – четверо! Прошли к штабу. – Ваше приказание выполнено! – Это кто такие? – удивился «Полкан». – Наблюдатели. На ёлке сидели и в схроне. Четверо их было. – А четвёртый где? – Там остался. Не тащить же его нам на себе… – Так вы что?! Вы за каким… Кто вам приказывал? На месте их оставить надо было! Кто ж знал? Хотели, как лучше, а вышло хрен знает куда! – Возвращайтесь и того… Хотя, что толку, когда всех на место не вернёшь. Того, покойника, можно зарыть в сторонке, но только остальных всё равно хватятся. И что теперь делать? – Тащи их на допрос… Притащили, спросили, порезали чуток для острастки, как в боевых. Узнали… А что узнали? Только то, что те сами знали – считай ничего. Офицеры они МГБ из бывших военных, из фронтовиков. Сидели на деревьях, смотрели, писали. А для чего – сами не ведают. Дело их маленькое, и дальше своего окопчика они ничего не знают. |