Книга Дальгрен, страница 100 – Сэмюэл Дилэни

– Хочешь теперь мою историю послушать?

– Угум. – Он почувствовал кивок.

– Про то, как мне было двадцать три. Твой ровесник.

– Излагай, дедуля. Это года через три после того, как ты из психбольницы выписался?

– Нет, это про приличные дома. – Он нахмурился. – Как-то летом я катался туда-сюда вдоль побережья Залива, головняком на креветочных траулерах.

– Что такое головняк?

– Это кто моет посуду и отрывает креветкам головы. Короче, меня только что уволили во Фрипорте, и я сидел ждал, когда меня подберет другое судно…

– А почему уволили?

– Меня укачало. Закрой рот. Короче, я сидел перед кафе – больше там заняться было особо нечем, – и тут в клубах пыли подкатывают такие два парня на черный «триумфах». Один орет: мол, знаешь, где дорожные чеки обналичить в этой дыре? А я там торчу три дня – ну и объясняю ему, где банк. Он говорит: залезай, и я им показываю, куда ехать. Ну, разговорились; он на юриста учился в Коннектикуте. Я ему рассказал, как ходил в Колумбию. Он свой чек обналичил и спрашивает, не хочу ли я с ними, а это получше было предложение, чем комната за два бакса, которых нет, так что я говорю: ага. Толпа ребят жила там на острове, чуть поодаль от берега.

– Как в коммуне?

– Отец одного пацана рулил компанией-застройщиком. Компания куда-то переселила с острова рыбаков, построила мост на материк, канал вырыла и понатыкала целую кучу домов за сто пятьдесят, двести штук долларов – спереди газон, с одного боку бассейн, с другого гараж, а на задах, на канале, стоит лодка, чтоб в море ходить. Это все предназначалось для боссов «Доу кемикал» – они, можно сказать, единолично городом и владели. А покупателям надо ведь сначала посмотреть, поэтому дома обставили, холодильники набили стейками, шкафы бухлом, в ванных полотенца, все кровати застелены. Корпоративные шишки приезжают семьями на выходные и примеряют дом перед покупкой. В понедельник грузовик привозит горничных, плотников, сантехников и припасы взамен тех, что съели, и все эти люди прибираются и чинят, что поломалось. На острове ни души, дверей никто не запирал. Отец этому пацану говорит: мол, раз ты поблизости, можешь там пожить. Ну и пацан и еще десятка два его друзей, от семнадцати до двадцати пяти, все туда въехали. Заселялись в дом, выпивали все бухло, съедали все продукты, громили мебель, били окна, драли, что под руку попадалось, и перебирались в следующий. В понедельник горничные, плотники и сантехники всё чинили. Я там прожил две недели. Выбирал комнату, запирался и в основном читал, пока они снаружи буянили. Временами выходил пожрать – вброд по пивным банкам в кухне, соскребал жир с какой-нибудь сковородки и жарил себе кусок мяса. Потом спускался к бассейну, например, если там не совсем трындец, и если в бассейне болталось не очень много мебели, или бутылок, или битого стекла вокруг особо не валялось, – тогда я плавал. Вскоре набегала вся орава, и я возвращался к себе. Прихожу – а у меня в койке трахается кто-то или кто-то облевал весь комод. Один раз нашел на полу девчушку – весь ковер в кокаине, а это до черта кокаина; она содрала шторы и вырезала из них бумажных кукол. Ну, я забрал книгу и заперся в другой комнате. Пару дней прожил, и тут эти двое, которые меня привезли, вдруг куда-то намылились. Отдали мне ключи от «триумфов», сказали, мол, забирай, твои. А я и водить-то не умею. Один спереди весь помятый, а второй еще ничего. Дважды приезжала полиция. В первый раз ребята сказали, что им тут быть положено, ебитесь конем, – ну и полиция уехала. А на второй раз я решил, что пора валить. У меня нету богатой родни в Техасе – как настанут кранты, бежать будет не к кому. Одна девчонка там пообещала купить мне билет до Хьюстона, если я ее выебу и продержусь дольше пяти минут.

– Да ладно… – захихикала Ланья ему в шею.

– Купила мне билет на автобус, и пару джинсов, и в придачу новую рубаху.

Хихиканье расцвело смехом. Потом Ланья задрала голову:

– Это же вранье, да? – Ее улыбка с трудом пробивалась сквозь свет зари.

Спустя секунду он ответил:

– Ага. Вранье. То есть я правда ее трахнул, а она купила мне билет на автобус. Но она ничего такого не говорила. Просто так история складывается лучше.

– А. – И Ланья снова опустила голову.

– Но видишь, я в приличных домах понимаю. Как там себя вести. Заходишь и берешь что хочешь. Потом уходишь. Они все так делали. И я так сделал у Калкинза.

Она опять подняла голову, оперлась на подбородок.

Он посмотрел на нее поверх своего.

Она хмурилась:

– По-моему, это логика через жопу. Но если так ты в своей восхитительно наивной манере сходишь за вежливого и обаятельного, тогда, видимо… – Она снова опустила голову и вздохнула. – Хотя я не удивлюсь, если гость-другой с моего праздника в Новой Шотландии спустя несколько лет приехал в Техас на… твой.

Он опять покосился на нее и усмехнулся.

Туман возвел горы над деревьями, наплескал волны, что разбивались, и рушились, и не дотягивались до гор.

Его грудь повлажнела под ее щекой. Она повертела головой, пощекотав его волосами. Листик, нежданный, как сланец, ударил его по лбу, и он задрал голову к полуголым ветвям.

– Не стоит нам так. Мы грязные. Неудобно. Скоро похолодает, или дождь зарядит, или мало ли что. Сама же говоришь: коммуна – тоска зеленая. Сидишь и смотришь, как они разбрасываются тем, что уж у них там есть, а потом подбираешь объедки. Найдем жилье…

– Как Ричардсы? – устало спросила она.

– Нет. Нет, не так.

– И что, ты хочешь устроить дом, как у Роджера?

– Необязательно такой шикарный, ну? Просто наш, понимаешь? Как у Тэка, например.

– Мммм, – ответила она. И снова уперлась в него подбородком. – Тебе надо опять лечь с Тэком.

– Чего? Почему это?

– Потому что он милый человек. И ему будет приятно.

Он потряс головой:

– Не, он не в моем вкусе. И вдобавок он перехватывает тех, кто только пришел. По-моему, ему интереснее первым снять сливки.

– А. – И голова снова легла.

– Ты пытаешься от меня избавиться, – спросил он, – так же как я, по-твоему, избавляюсь от тебя?

– Нет. – После паузы она спросила: – А тебя парит, что ты и с мужчинами, и с женщинами?

– Лет в пятнадцать-шестнадцать до ручки доводило. Сильно парился, да. Но к двадцати заметил, что, сколько ни парюсь, от этого мало зависит, с кем я ложусь в койку. Поэтому париться я бросил. Так занятнее.

– А, – сказала она. – Несерьезно. Но логично.

– А почему ты спросила? – И он переложил ее себе под бок.

– Не знаю. – Она потянулась, коснулась его бедра. Провела рукой по его бедру. – В пансионе я несколько раз баловалась. Ну, с девочками. Иногда, знаешь, думала: может, я странная, что не делаю так чаще. Но девчонки меня никогда не возбуждали сексуально.