Онлайн книга «Дальгрен»
|
– Эй, Милли! Искры закружились, и он озадачился: а почему все говорят так громко, когда столько народу спит? – Милли! Смотри, что я нашла. Она надела синюю рубаху, но не застегнула. В одной руке губная гармошка, в другой тетрадь на пружинке. – Это что? – откликнулась Милли. Проходя мимо очага, девушка махнула тетрадью в огненном фонтане; искры взвихрились шутихами и опали. – Может, кто-нибудь тут потерял? Она обгорела. Обложка. Девушка села между ними, сгорбилась, сосредоточенно насупилась. – Это кто-то учился. Картон в углу расслоился и почернел. Половину задней обложки испятнал жар. – А что там? – спросила Милли. Девушка пожала плечами. Плечом и бедром задела его. Он отодвинулся по скамье, чтоб дать ей место, подумал было придвинуться обратно, но вместо этого взял газету и открыл – сбоку порвав ножами – на второй полосе. – А первые страницы кто выдрал? – спросила Милли. – Она такая уже была. – Но в пружине остались края. – Почерк красивый. – Разбираешь, что написано? – Слишком темно. Я кое-что прочла в парке под фонарем. Пошли к огню. Газетная полоса у него перед глазами мигала подсветкой сзади – видны буквы с обеих сторон. Разглядел он лишь готическую шапку: «ВЕСТИ БЕЛЛОНЫ» А ниже: РОДЖЕР КАЛКИНЗ Главный редактор и издатель Он закрыл газету. Девушки ушли к очагу. Он встал, отложил газету на скамью, один за другим перешагнул три спальника и скатку. – И что там? В кулаке она по-прежнему сжимала гармошку. Волосы коротки и густы. Глаза – она взглянула на него в упор – истошно-зеленые. Оперев тетрадь на сгиб локтя, свободной рукой отогнула картонную обложку и показала ему первую страницу. Ногти испещрены крапинами зеленого лака. Верхнюю строчку занимала оборванная фраза каллиграфическим почерком: собой ранить осенний город. И взвыл, дабы мир дал ему имя. По бокам у него побежали мурашки… Изпотьма ответило ветром. Что знаешь ты, знаю я: астронавты пролетны, и банковские клерки перед обедом поглядывают на стенные часы; капюшонны актрисы в сияющих рамах зеркал, и грузовые лифтеры пальцем втирают жир в стальной рычаг; студенческие Она опустила тетрадь и вгляделась в него; зеленые глаза поморгали. Пряди волос стряхнули занозы теней на щеку. – Что с тобой такое? Его лицо потянулось к улыбке. – Это просто как-то… ну, очень странно! – Что тут странного? – Она закрыла обложку. – У тебя очень непонятное лицо. – Я не… но… – Улыбка получалась какая-то не такая. То, что ее сбивало, помещалось на третьей вершине треугольника, коего нижние вершины – узнавание и неразумение. – Просто это так… – (Нет, начни заново.) – Ну, это так… Я, понимаете, много знаю про астронавтов. Я раньше читал расписания пролета спутников и выходил ночью, смотрел на них. И я дружил с одним банковским клерком. – У меня была одна знакомая, она работала в банке, – сказала Милли. И другой девушке: – А у тебя не было? Он сказал: – И я прежде работал в театре. На втором этаже, мы вечно возили что-нибудь на грузовом лифте… – Эти воспоминания так легко восстановить… – Я про него как раз недавно думал – про грузового лифтера. Они все равно смотрели озадаченно. – Просто все это очень знакомо. – Ну да-а… – Она большим пальцем провела по блестящей гармошке. – Я, наверно, бывала в грузовом лифте хотя бы однажды. Блин, да я в школе играла на сцене – в гримерной на раме зеркала были лампочки. И ничего странного. – Но там дальше про студенческие волнения. И бодеги… Я только что из Мексики. – Там нет никаких студенческих волнений. – Нет, есть. Я однажды пережил студенческие волнения. Я покажу. – Он потянулся за тетрадью (девушка шарахнулась от орхидеи), свободную руку распластал по странице (девушка снова шагнула ближе, плечом погладив его руку. Под незастегнутой рубахой он увидел ее грудь. Ага-а), прочел вслух: – «…Пальцем втирают жир в стальной рычаг; студенческие хэппенинги с полными „фольксвагенами“ спагетти, рассвет в Сиэтле, автоматический вечер в Лос-Анджелесе». – И оторвался от страницы, опешив. – Ты в Сиэтле и Лос-Анджелесе тоже бывал? Утром и ночью? – У огня замерцала ее зеленоглазая улыбка. – Нет… – покачал головой он. – А я бывала. И мне все равно не странно. – По-прежнему мерцая, она нахмурилась его хмурости. – Тут не про тебя. Если это не ты в парке потерял… Ты же этого не писал? – Нет, – сказал он. – Нет. Я не писал. – Утраченное (силой и странностью не уступит никакому дежавю) чувство терзало его. – Но я поклялся бы, что знаю… Горячее всего огонь обжигал сквозь дыру на колене; он хотел было почесаться; ножи зацепились за распустившиеся нитки. Он отдернул орхидею. Нитки лопнули. Ороговевшими пальцами другой руки он постучал по коленке. Милли взяла тетрадь, перелистнула дальше. Зеленоглазая склонилась ей через плечо. – Прочти в конце, про молнию, и взрывы, и заваруху. Он писал про то, что было здесь, как думаешь? С Беллоной? – Прочти в начале, про скорпионов и запертых детей. А это, по-твоему, про что? Они придвинулись друг к другу в свете очага. Ему стало неуютно, и он оглядел поляну. Тэк перешагнул спальный мешок и сказал Джону: – Вам, народ, лишь бы я побольше вкалывал. Никак вы не поймете: ничего хорошего в работе ради работы я не вижу. – Да ладно тебе, Тэк. – Джон рассеянно постучал по бедру, словно по-прежнему держал газету. – Чертежи я вам дам. Делайте с ними что хотите. Эй, Шкет, как делишки? – Пламя помяло громоздкий Тэков подбородок, выманило светлые глаза к свету, замигало на кожаном козырьке. – Нормалек? Он сглотнул, отчего стиснулись зубы, и кивок вышел чопорнее, чем он хотел. – Тэк, но ты же возглавишь строительство?.. – сверкнул очками Джон. – Ёпта, – сказал Тэк, напомнив о Кошмаре. – Ой, Тэк… – покачала головой Милли. – Я с ним всю ночь бодаюсь, – сказал Джон. – Эй. – Он глянул на стол. – Кошмар приходил за едой? |